повалила калитку, потом забор, а потом и каменную стену. А когда на моем пути возник чухонец выстой метр шестьдесят, Гранд резко остановился, а я вылетела вперед прямо ему на шею.
Гранд — это моя лошадь, точнее не моя, на собственного коня у моих родителей денег нет. Гранд принадлежит спортклубу, в котором я занимаюсь верховой ездой, но езжу на нем исключительно я. Как вы уже догадались, и «забор», и «калитка», и «чухонец» — это барьеры, через которые мы с Грандом прыгали. А еще на конкурном поле бывают оксеры, хердели, горки и разные другие препятствия. Но об этом я вам в другой раз расскажу.
— Ира, Ира, не падай! — крикнул мне с трибуны Игорь Степаныч, мой тренер.
И добавил:
— Духом! — когда я сползла с шеи Гранда на покрытие конкурного поля.
— Всадник снимается с соревнований за падение! — объявил судья в репродуктор.
— Ну как же так, Солнце мое? — укорял меня Степаныч уже в конюшне, когда я расседлывала Гранда.
— Не знаю, — хмуро ответила я. — Он меня сегодня совсем не слушался.
— Он? — возмутился Степаныч. — А у кого ноги болтались как две вареные макаронины?
Да чего там оправдываться, конечно, я сама виновата. Не знаю, что на меня нашло. Едва прозвучал колокол, мои ноги стали как ватные…
Но самое противное, что свидетелем моего позора был Он, Мой Мужчина. Я поначалу не знала, как его зовут, поэтому в мыслях всегда называла его Мой Мужчина. А когда доводился счастливый случай обратиться к нему, то никак не называла. Просто говорила: «Извините, пожалуйста, вы не могли бы подержать мою лошадь?» или: «Простите, не скажите, который час?»
Потом я выяснила, что зовут его Николай Тимофеевич. Когда три года назад я пришла заниматься в эту спортивную школу, то сначала думала, что он тренер или кто-нибудь из персонала. Он часто помогал Степанычу заниматься с нами, новичками. Но иногда он приходил сюда с фотоаппаратом или с этюдником. Тогда я поняла, что он, очевидно, художник. В этом я окончательно убедилась, когда он принес в подарок Степанычу картину. На картине был изображен сам Игорь Степаныч на гнедом жеребце. Степаныч уже старенький, ему скоро шестьдесят, а на картине он был нарисован совсем молодым, с усами и в военной форме.
Николай Тимофеевич — тоже ученик нашего тренера, Степаныч тогда работал в ЦСКА и сам еще был спортсменом. А Мой Мужчина мастер спорта, он перестал выступать несколько лет назад после тяжелой травмы. Но все равно иногда садится в седло, ведь тот, кто связал когда-то свою жизнь с конным спортом, уже не представляет свою жизнь без лошадей и верховой езды.
Я влюбилась в него сразу, едва переступила порог спортшколы. Ну и что из того, что ему сейчас тридцать восемь, а мне шестнадцать? Двадцать два года — не такая уж и большая разница. Зато когда ему стукнет 58, мне будет всего 36, я буду женщиной в самом соку, от которых не бегают. Хотя его грымзе сейчас, наверно, столько и есть. Захочет ли он от нее сбежать ради меня? Да, между нами преграда — коварный барьер, все равно что «чухонец» метр шестьдесят (а в грымзе росточку-то не намного больше). Такой с короткого вольта не перепрыгнешь.
И сегодня он сидел на трибуне со своей грымзой. И она смотрела на меня. И это она, небось, накаркала, чтобы я повалила три препятствия, закинулась, а потом позорно свалилась. И наверняка хохотала надо мной. Может, она вообще колдунья или ведьма. Надо срочно спасать от нее Моего Мужчину.
Когда я расседлала Гранда и понуро тащилась из конюшни в раздевалку, я видела, как грымза шла под руку с Моим Мужчиной. Они направлялись от трибун в сторону выхода. Ну конечно, грымза добилась моего позора, и окончание соревнований интереса для нее не представляло. Можно уходить. Я показала язык ей вслед.
— Чего дразнишься? — спросила Дашка, девчонка из нашей спортивной школы.
— Ничего, — огрызнулась я. — Я и не тебя дразню вовсе…
— А кого? Ир, я что, виновата, что ты упала, а я — нет. А у меня третье место. Теперь мне первый разряд дадут.
— Поздравляю, — буркнула я и ушла в раздевалку.
Дура. Она ничего не знает. А посвящать ее в свою личную жизнь я не собираюсь.
Три года назад я пришла сюда совсем девчонкой, а теперь я взрослая девушка. А что? В XIX веке в мои годы уже замуж выходили. Так почему я не могу задуматься о будущем муже? Правда, Мой Мужчина пока не догадывается, какая его ожидает судьба. Он даже не знает, что я его люблю. Что он, интересно, сам ко мне чувствует? Ведь он и фоткал меня на коне, и наброски с меня делал. Значит, он тоже запал на меня. Но сейчас главная моя задача — разлучить их с грымзой. Тогда он непременно в меня втрескается…