комкав лист нотной бумаги и швырнув его в корзину, Ганнибал Светланович в сердцах треснул кулаком по клавишам. Рояль обиженно ответил громким диссонансом.
— Нет, я так больше не могу! — маэстро трагически прикрыл глаза ладонью и зарыдал. — Не мо-гу! Все, что я пишу — бездарно и глупо! Ну почему? Почему?!!
Он резко повернулся, и стул под ним жалобно скрипнул.
— Брысь! — раздраженно крикнул композитор, подумав, что наступил на хвост коту.
Его взгляд в очередной раз сконцентрировался на фотографии в розовом паспарту, висевшей на стене. Женщина с фотопортрета смотрела на него лукаво, и, как показалось маэстро, ехидно.
— Издеваешься, да? Думаешь, не смогу?
Внезапно в его воспаленном мозгу зазвучала новая мелодия.
— Смогу, вот уводишь!
Ганнибал Светланович быстро повернулся к роялю и проиграл пришедшую на ум тему.
— Нет, опять не то…
Муза его не вдохновляла. И это бесило музыканта больше, чем холодность в их отношениях, возникшая месяца два назад. У нее есть кто-то другой, вертелась в голове назойливая, как комар, звенящий над ухом, мысль. А чем еще можно это объяснить? Она разлюбила его. А может, и не любила вовсе? Конечно, разве он — герой любовник? Он простой неудачник! Бездарность! Да еще с дурацким именем, данным ему родителями в честь прадеда. И это ужасное отчество… Да, милая Алоиза, ты права. Нельзя любить такого человека.
Шелест на подоконнике отвлек его от нахлынувших душевных страданий. Сквозняк пошевелил стопку нотной бумаги — его неоконченный концерт. Внезапно несколько листов взвились вверх, как всполохнувшаяся курица леггорн, и один за другим плавно вылетели в окно.
Напрасно Ганнибал Светланович делал хватательные движения. В свободном полете ноты уносились в оранжевый вечер и опускались с шестого этажа к весенней земле, подчиняясь закону всемирного тяготения.
— Черт бы их взял! — маэстро понуро направился в прихожую, нехотя вынул одну ногу из шлепанца и приготовился сунуть ее в ботинок.
В это мгновение прозвучал звонок в дверь. Отворив ее, Ганнибал Светланович отпрянул назад. На пороге стоял смуглый красавец и протягивал ему улетевшие ноты.
— Ваши?
— Мои… — растерянно ответил композитор, принимая листы бумаги. — Спасибо…
— Не за что.
— Простите, а вы кто? — осведомился Ганнибал Светланович, заметив, что незнакомец не собирается уходить.
— Кто я? Вы скоро узнаете.
Отстранив все еще растерянного маэстро, смуглый красавец вошел в квартиру и, не снимая ботинок, направился в гостиную, где стоял рояль. Ошарашенный такой наглостью композитор сбросил оцепенение, с силой захлопнул входную дверь и двинулся за ним следом.
— Простите, я вам что-то должен за оказанную услугу? — он потряс вновь обретенными нотами.
Незнакомец, игнорируя вопрос, рассматривал фотопортрет в розовом паспарту.
— Симпатичная мордашка. Я бы сказал, красавица. Любимая женщина?
— Не ваше дело, — Ганнибал Светланович протянул незнакомцу сторублевую купюру. — Вот вам за услугу и до свиданья.
Смуглый красавец оставил этот жест без внимания. Он прошелся по комнате, мимоходом, обходя рояль, сыграл несколько тактов из «Полета валькирий» Вагнера, потом согнал с кресла кота и уселся, закинув ногу на ногу.
— Послушайте, что вам от меня надо? — Ганнибал Светланович всегда терялся, когда имел дело с нахалами.
— Это не мне, это вам от меня кое-что надо, — незнакомец невозмутимо принялся выковыривать из-под ногтей серу.
— Мне? — удивился композитор. — От вас? Да за кого вы меня принимаете!
— Да, от меня.
— Убирайтесь вон!
— Не будьте хамом, маэстро. К вам приходит гость, а вы указываете ему на дверь. Согрели бы лучше чаю.
— Послушайте, я не пойму, пьяный вы или сумасшедший! Мне работать надо, а вы мне мешаете. Некогда мне тут с вами чаи распивать.
— Тяжелый вы человек, Ганнибал Светланович, — смуглый красавец погладил кота, запрыгнувшего ему на колени, и сплюнул смолой на дорогой персидский ковер.
— Откуда вам известно мое имя?
— Элементарно, маэстро. Оно выгравировано на медной табличке, прибитой к вашей входной двери. Но я и без того знаю о вас много. Гораздо больше, чем вам самому известно о себе. Более того, осознанно или подсознательно, но вы всю жизнь мечтали о встрече со мной.
— Кто вы?
— Я? Да какая разница. Все меня называют по-разному. Но прихожу я лишь к избранным. Вот сегодня решил избрать вас.
— И чем же я обязан такой чести?
— Не ерничайте, маэстро.
Незнакомец скинул с колен кота, поднялся и подошел к стене, где висел портрет Алоизы.
— Она может быть вашей, — он повернулся к музыканту.
— Она и так моя.
— Ошибаетесь.