Глава 5. ЗНАКОМСТВО
ынырнув на поверхность, Фрол отдышался, мотнул головой, стряхивая стекающую на глаза воду, разжал ладонь и осмотрел свою находку. Взору предстала лишь разноцветная галька. Выругавшись, он зашвырнул камушки в реку и снова нырнул. Омут в этом месте очень глубок, дно илистое, а вода в глубине мутная и темная — даже пальцев рук не видать. Опустившись к самому дну, он погрузил руки в склизкую, словно кисель жижу и выбрал из нее на ощупь горсть камней. И на этот раз в его руке оказался один паредрит — гранит, да известняк. Нырял он уже в двенадцатый раз, и неизменно доставал со дна только гальку. Ну, халцедон изредка попадался, да что с него толку, с халцедона-то, уж был бы хоть агат или оникс. А того, за чем нырял, нет как нет. Да, похоже, его алмазы в самые тартарары провалились.
А день перевалил уж за полдень. Фрол весь продрог, окоченел даже — вода уж больно студена. Решил не доводить число погружений до чертовой дюжины, не ровен час судорога, так и вообще не всплывешь. Надо согреться, да подумать о ночлеге, вечёр-то не далече. Раздевшись догола, Фрол отжал мокрую, изрядно поношенную одежду и разложил ее сушиться на камнях — на ветерке, да на солнышке. Сам побегал немного по травке для «сугреву» и, превозмогая дрожь, опять натянул на себя сырое одеяние. Потом он сорвал пучок сухой травы, достал кресало и, высекая искры, начал раздувать пламя. Когда трава затлела, он положил ее на теплое еще кострище и накрыл хворостом. Покидая стоянку, туристы залили водой свой костер, угольков не осталось, однако нагретая земля быстро просохла, даже пепел стал снова теплым на ощупь.
Вспомнив про туристов, Фрол сердито плюнул с досады. Сволочи! Если б не эти плотогоны, мешок бы, глядишь, и не прохудился, а если бы даже и прохудился, то, глядишь, не в реке, а на берегу — и не потонуло бы с таким трудом добытое богатство. Он выложил на плоский камень остатки былой роскоши — все, что не высыпалось, уцелело в порванном мешке. Всего горстка необработанных алмазов, тринадцать штук, чертова дюжина. Два самых больших со спелую сливу, три тоже более-менее ничего, чуть больше желудя, а остальные — так, с горошину. А ведь было-то их — целый мешок! И экземпляры имелись чуть ли не с детский кулак. А камушки-то эти стоили жизни трем его подельникам. Дорогой ценой достались камушки. Э-эх! Теперь почти все богатство в реке. Гады плотогоны, из-за них все!
В памяти всё стояла картина того, что произошло двумя часами раньше. Пройдя портал, он оказался на перекате, прямо посередине реки. А река-то широкая, быстрая! Глубина чуть выше колена, а течение с ног сшибает. Побрел он к берегу и вдруг заметил людей, грузивших вещи на плот. Парень и девушка из этой компании показались ему знакомыми. Глянул на них внимательнее и обомлел. Парень-то тот самый, у которого он отобрал амулет, что портал открывает. А девчонку эту он тогда в заложницы взял и ножом ей грозил, чтоб амулет отобрать. И парень, кажись, узнал Фрола и попер на него. Струхнул Фрол и дал деру. Тут-то нога его в омут провалилась, мешок разорвался, и все алмазы в реку высыпались, только горсточка в порванном мешке осталась. А от расправы Фрол удрал-таки и прятался в лесу до тех пор, пока плот не отчалил. А потом пытался отыскать на дне реки утраченное богатство. Да куда там — омут глубокий, на дне ил сплошной. И откудова они, эти парень с девкой, взялись-то? Как же они из того, другого мира, выбраться-то смогли без амулета?
Ну, да ладно, хорош нюни распускать. На первое время и этих алмазов хватит — избенку приобрести, хозяйством обзавестись, да зажить потихоньку. А там можно будет и остальные алмазы забрать, они у берега Синявы в том, в другом мире, надежно спрятаны. Ведь он все-таки мужик-то дальновидный, не все богатство с собой потащил — поделил надвое, часть на черный день оставил. Мало ли, вдруг воротиться придется. Да и не утащить всего за один-то раз, тяжеловато больно. Только за остатками если отправляться, напарник нужен, точнее два, один чтоб туда попасть, а другой — чтоб назад вернуться. Но сейчас об этом думать пока рано.
Фрол поворошил в костре дровишки и еще раз огляделся вокруг. Да, место здесь тихое безлюдное. Не ровен час нападут лихие люди, да еще и эти алмазы отнимут. Надо бы их припрятать до поры, чтоб все не таскать с собою, от греха подальше. А потом найти селение, на ночлег попроситься, да выяснить, какой хоть нынче год на дворе, да что теперь за порядки, да кто нынче царь на Руси. Павел-то, государь, поди, уж помер давно. Алексашка сейчас, али еще кто? Может, самозванец какой власть узурпировал? А еще интересно, что тут за место такое, куда он попал, да что это за река? На Урал вроде не похожа. И далече ли до его родной Мечетной слободы, что в Оренбургской губернии? Село-то должны все хорошо знать, оттудова Емельян Пугачев в свое время смуту начинал, войско собирал, уж о нем-то слава была великая.
Правда, Фрола тогда еще и на свете не было, он родился аккурат в 1775-ом, в год, когда Емельку-смутьяна четвертовали. А Фрол, когда подрос, в церкви звонарем стал служить. Вот ему батюшка Филарет про Емельяна-то много чего сказывал, он хорошо его помнил. Образованнейший человек был этот Филарет, он Фрола учил и греческому, и по-аглицки. И в камнях разбираться учил, как изумруд от хризолита отличить, а горный хрусталь от кварца. Жив ли, интересно, батюшка Филарет? Тоже, поди уж, помер давно. Ведь сколько лет он, Фрол, на родимой сторонке-то не был! С тех пор, как по пьяни в сухой колодец свалился, невесть сколько годков минуло. Поначалу подумал, что вообще помер. Летел себе по темному коридору, вдруг черт навстречу. Фрол как начал осенять его крестным знамением:
— Сгинь, нечистый!
Того аж передернуло.
— Слушай, Фрол, — говорит, — прекрати! Выведу тебя на землю, уймись только!
И вывел. Да неизвестно куда вывел-то. Другой мир, оказывается. А там нечисть всякая — лешие, водяные, русалки. А одна-то русалка была, ой руса-а-алочка! На Фрола нахлынули сладкие воспоминания. И ведь не утопила его, более того, открыла секрет нелюдей, как триста лет прожить можно…
Костер прогорел, одежда вся высохла. Надо бы все-таки пойти припрятать камушки. Подальше от реки, да от тропинок, да еще чтоб место было приметное, не искать потом. А то оно ведь как бывает: или кто чужой откопает, или сам забудешь, где клад схоронил, и не отыщешь вовек.
Фрол поднялся по крутому склону на лесистую террасу, тянувшуюся вдоль берега реки. На противоположном берегу виднелась совершенно отвесная, высокая и узкая скала, торчащая вверх острым шпилем. А у ее вершины дождем и ветрами было проделано сквозное отверстие. Этакое гигантское игольное ушко. Надо встать так, чтобы дыра была видна вся на просвет. Это будет первая примета. Теперь нужно найти вторую. Деревья не годятся, их может повалить буря или спилить человек. А что там темнеет в склоне чуть поодаль, в стороне от тропинки? Пещерка? Вот это замечательно. Теперь в пещерке надо выкопать ямку, да поглубже. Чем копать-то? Только ножом, руками, да палкой.
Алмазы Фрол упаковал еще там, на берегу. Выудил из кострища обгорелую жестянку — плотогоны оставили. Ишь, какие у них штуки, небось заграничные. А в траве нашел еще какую-то заграничную штучку — мешочек из чего-то такого прозрачного, как бычий пузырь, но тонкий. Один алмаз, самый маленький, он оставил при себе — какому-нибудь купчишке продать надо бы, чтоб деньги на первые нужды имелись. Остальные завернул в тряпицу — некогда бывшей носовым платком, — потом в пузырь и затолкал в обгорелую жестянку. Осталось положить все это хозяйство в ямку и прикопать.
— Ты чего тут делаешь?!
Фрол резко обернулся. На него смотрели два злобных человечьих глаза и два дула. Два дула в одном ружье! Такого он еще и не видал никогда, что-то новое. А Фрола тут злоба взяла, да такая, что он и про страх позабыл.
— Какое тебе дело?! Убирайся!
Эх! Хорошее было место… Теперь придется подыскивать другое, этот тип наверняка здесь все перекопает. Вон у него и лопатка привязана к поясу.
— Ну-ка покажи, что там у тебя? — мужик указал стволом ружья на обгорелую жестянку.
— Еще чего!
Фрол сидел на корточках Он оперся на руки и резким движением ноги выбил ружье из рук мужика. Прогремел выстрел. Не дав противнику опомниться, зарыватель клада быстро выпрямился и схватил мужика за горло. Но тут же скорчился от боли, получив удар в солнечное сплетение.
— Уй, сволочь! Ну, держись у меня! — Фрол наотмашь засветил мужику в ухо.
Завязалась драка, протекавшая с переменным успехом. Когда оба противника подустали и получили примерно равное количество синяков и ссадин, они уселись у входа в пещерку, тяжело восстанавливая дыхание.
— Ты кто? — спросил нападавший на Фрола мужик.
— Какое тебе дело?! Человек!
— А это что?
Незнакомец ловко подхватил валявшуюся обгорелую жестянку, вытряхнул на землю полиэтиленовый пакет с тряпицей.
— Моё! — заорал Фрол, быстро накрыв пакетик ладонями.
Драка возобновилась. Каждый тянул сверток на себя, в конце концов, тонкий полиэтилен порвался, тряпица размоталась, на землю посыпались алмазы.
— Ни фига себе! — произнеся это, противник Фрола на некоторое время онемел и даже остолбенел.
— Моё! — еще раз повторил Фрол, проворно сгребая камни.
— Откуда это?
— Откуда, откуда — оттудова! Места знать надо!
Незнакомец, не вслух, конечно, костерил себя последними словами. Если бы он спрятался и дал Фролу уйти, сейчас бы владел несметным богатством. Ну да ладно, как сказано в писании, не пожелай себе жены ближнего, раба его, осла, вола, чего там еще? — золота, бриллиантов… Кстати, о золоте, ведь он сюда пришел именно за этим.
— Ладно, — немного дружелюбнее произнес незнакомец. — Мир!
— Ну, хорошо, мир! — Фрол обтер о свои лохмотья вымазанную в крови и земле ладонь, протянул противнику.
— Я-то ведь, собственно, за своим приходил, — продолжал незнакомец. — Я думал, ты меня обокрасть собирался.
— Это как?
— Самородок тут у меня припрятан. Если цел еще. Ну-ка, подвинься.
Он отвязал от пояса саперную лопатку.
— Тебя как звать-то? — спросил Фрол.
— Какая разница? Зови Петрович.
— Молод еще, по батюшке-то.
— Так что ж теперь, по матушке? — Петрович начал копать, отшвыривая землю как собака, откапывающая впрок заныканную кость. — Да не так уж я и молод, сороковник скоро.
— Неужто? А я думал, тебе и тридцати нет.
— А тебя как звать?
— Фролом с детства кличут.
— Редкое имя.
— Почему? У нас в слободе батюшка Филарет чуть ли не каждого второго Фролом нарекал.
— В какой слободе?
— Дык-э… в Мечетной слободе. Не слыхал?
— Не-а. Это где?
— Вот те на! В Оренбуржской губернии. Там Емеля Пугачев на бунт великий казаков поднимал.
— А-а. Родственник Аллы Пугачевой, что ли?.. О-па! Есть!
Лопата глухо звякнула. Петрович извлек из земли заржавленную жестяную банку из-под кофе. Банка весила никак не меньше трех килограммов. Петрович открыл ножом крышку и достал оттуда завернутый также в тряпицу и полиэтилен золотой самородок величиной с добрый кулак.
— Ох, ты ж, мать честная! — воскликнул Фрол. Теперь он в свою очередь пожалел, что не пришел на полчаса раньше и не стал копать ямку в этом углу. — Откуда ж такая хреновина?
— Так ведь ты не говоришь, откуда у тебя алмазы. Ну, все, я свое достал, теперь ты закапывай и уходи.
— Щаз!
— Ладно, шучу. Ну, тогда бывай здоров. Заходи, если что.
— Хорошо. Только знаешь что, я прибыл издалека, ты, почитай, первый человек, с которым я встретился. Ответь мне на пару вопросов.
— Да не вопрос. Валяй!
— Кто сейчас царь?
— Где?
— Где, где — в Вологде-где. В Рассеи конечно!
— Президент, в смысле?
— Какой такой президент? Царь-батюшка! Все еще Павел Петрович, или уже Александр Палыч? А может, и Николай Палыч?
— Да ты с Луны никак свалился? Какой Николай Палыч? Двадцать первый век уж на дворе!
— Двадцать пер… — Фрол поперхнулся. — И какой же год ноне?
— Две тысячи четвертый.
— Это что же получается, я там двести с лишним лет пробыл? Ведь мы тыща восьмисотый год встречали, когда я в колодец-то рухнул!
— Псих! Вот не было печали с шизофреником встретиться!
— Да погоди, погоди! Ты верно говоришь? Ты меня не разыгрываешь?
— Вот те крест! — Петрович, усмехнувшись, размашисто перекрестился.
Но Фрол не заметил иронии.
— Теперь верю. Но и ты мне поверь. В 1800-м году я провалился сквозь землю и попал в другой мир. А сегодня только вернулся оттудова. Вот с этим, — он показал тряпицу с алмазами. — Энтого у меня еще больше с собою было, цельный мешок. Да мешок прохудился, и все в омуте потопло. Я нырял, достать хотел… Куда там, все в ил втянуло. Вот это все, что спас…
— Слышь, а там… Ну, где ты был, там что, правда такие камушки можно раздобыть? Я тоже хочу. А как туда переправиться, в этот другой мир-то? Может, и мне можно?
— Можно. Все расскажу. Потом. Когда у меня доверие вызывать будешь.
— Ясно. Слушай, поздно уже, ты где ночевать-то собираешься?
— Да пока нигде. Я же вот, как есть, только что в этот мир и явился, никого тута не знаю. Хотел алмазы припрятать, а потом уж какую деревеньку найти, к добрым людям на ночлег попроситься.
— Да какая тут деревенька?! На две сотни верст в округе ни одного поселения нет.
— Да ты что! Где ж это мы?
— Где! В тайге, братан, в Сибири.
— В Сиби-и-ири! Вот оно что. Выходит, за двести лет ее так и не заселили.
— И еще двести лет не заселят. Значит так. Тут, в четырех километрах отсюда, зимовье — я там ночую. Хочешь, пойдем со мной. Печку затопим, ужин соорудим, крупа у меня есть, дичь есть: я с утра сегодня рябчиков настрелять успел. А завтра видно будет. Лично мне в тайге делать больше нечего. Если пораньше встать, к вечеру до железки можно дотопать. Там разъезд, иногда поезда останавливаются. До большой станции доберемся — и в город. Такой план устраивает?
— Годится. Мне таперича все годится.
Они углубились в тайгу и через час оказались около небольшой избушки, стоявшей возле шустренького прозрачного ручейка. Солнце уже скрылось за сопкой. Пока Петрович возился с дровами и с печкой, Фрол сходил за водой, ощипал рябчиков. Наконец вода в небольшом армейском котелке закипела. Кинули туда крупу, а рябчиков насадили на прутики и пожарили так, на углях. Когда ужин был на столе, Петрович достал поллитровку, налил водку в кружки. Чокнулись, выпили.
— А я, понимаешь, задолжал браткам кругленькую сумму… — поведал Петрович свою историю.
— Своим братьям?
— Да нет, бандитам. Открыл свой бизнес, а он погорел.
— Чего у тебя сгорело?
— Да ничего. Дело я свое начал. И прогорел, понял?
— Понял.
— Нужны были бабки…
— Повитухи? Гадалки?
— Да какие повитухи? Деньги! Квартиру я заложил. И тут вспомнил, что еще лет пятнадцать назад в тайге самородок спрятал.
— А пошто прятал? Почему сразу с собой не забрал?
— Смотри, — Петрович достал свой кусок золота. — Вот тут видишь срез? Не то лопатой, не то ковшом саданули. Потому и не брал его никто. Я когда нашел, показал начальнику — я тут в геологической партии работал. А он как увидел, взял и зашвырнул подальше в кусты. Я говорю: «Ты чего?» А он мне: «А как ты его сдавать будешь? У тебя спросят: а куда срезанный кусок дел? И все, срок дадут, к гадалке не ходи!»
— Срок? В тюрьму? За самородок?
— Ну да. Тогда такие порядки были: скрываешь золото, значит преступник. Это ж девяностый год, при социализме еще было. Короче, отыскал я его ночью в кустах, самородок-то, и спрятал. Решил, придет время, пригодится. Вот оно и пришло, время-то. Теперь порядки другие. И ведь цел, паршивец, сохранился как в банковском сейфе, пятнадцать лет пролежал — и ничего! Теперь за него шестьдесят, а то и семьдесят кусков зеленых отвалят. С братками рассчитаюсь, квартиру верну — и можно по новой в долги влезать.
— А эта музыка сейчас в цене? — Фрол похлопал по карману, в котором у него лежали алмазы.
— Эта музыка всегда в цене.
— И сколько это может стоить?
— А ну, давай-ка посмотрим.
Владелец алмазов расстелил на столе тряпицу и разложил свое состояние.
— Необработанные, да не все чистой воды… Сколько тут? В общей сложности карат двести с небольшим? Легально тоже ведь такую кучу не продашь, начнутся вопросы: откуда, да как? Ну, а на черном рынке тыщ сто — сто двадцать баксов получить можно.
— Что еще за баксы?
— Доллары. Валюта американская.
— Ты мне в рублях скажи. В рублях-то это сколько?
— По нынешнему курсу где-то три миллиона с копейками.
— Ты… ты… три мил-ли-о-она?! — у Фрола округлились глаза.
— Да не пугайся ты, на самом деле это не так много.
— Да ежели штоф водки двугривенный стоит…
— Стоил. Когда-то. А сейчас уже не двугривенный, а двести рублей. Так что обольщаться не надо. Но все равно, ты — богатый человек. Если умело пристроить эти деньги, можно скромненько жить на ренту.
— Эх, жаль, остальные уплыли.
— Так ты говоришь, в каком-то там параллельном мире у тебя еще есть?
Петрович снова налил в кружки грамм по сто водки. Пусть у мужика язык побольше развяжется. Конечно, он малость… со сдвигом, но вдруг на самом деле проболтается, где алмазы прячет.
— Есть, — Фрол завернул в тряпицу камни и спрятал в карман, лишь после этого взял кружку и чокнулся с Петровичем. — Два мешка там было, мне не с руки их оба тащить-то, я и решил один оставить на черный день. Один с собой забрал, а другой там схоронил.
— Так, а как туда попасть-то, в этот параллельный мир? Я уже вхожу в доверие? Трапезу мы с тобой поделили, все сокровенное рассказали, можно сказать побратались, — Петрович потрогал ссадину на скуле. — И что это за другой мир? Разве такое бывает?