Глава 6. ДРУГОЙ МИР
а я поначалу и сам не поверил, — Фрол выпил водку и занюхал рукавом. — В сухой колодец упал по нечаянности и лечу себе. Да только не вниз почему-то лечу, а вверх. А навстречу мне черт. «Помогу, — говорит, — тебе выбраться». Вот и помог. И очутился я неизвестно где…
А очутился Фрол на заснеженном чистом поле. Темнотища кругом — луны на небе нет, лишь тусклые звездочки слегка освещали снежную целину. Вглядываясь в небо, Фрол не нашел ни одного знакомого созвездия. А мороз пощипывал крепко. И куда идти? Где согреться? На сковородке-то в аду небось тепло было бы. Оглядевшись по сторонам, увидал Фрол кромку леса примерно в версте или полутора от себя. А маленький тусклый огонек указывал на то, что там имелось человеческое жилье. Хотя, могло и померещиться. Быть может, глаз волчий в темноте блеснул.
И все же, Фрол медленно, проваливаясь по колено в снег, побрел в том направлении, где огонек приметил. Морозный ветер колол щеки и забирался под тулуп.
— Вот тебе и Новый год! — проворчал себе под нос Фрол.
Однако от энергичной ходьбы по глубокому снегу стало тепло, даже в пот бросило. Добрался он, наконец, до леса и среди деревьев увидел маленькую избушку. Снег вокруг нее был утоптан, причем, какими-то странными следами, вроде и птичьими, но шибко великими. Страусиные, что ли? Батюшка Филарет как-то рассказывал ему об огромных птицах, живущих в Африке, которые не летают, а только бегают.
Он обошел избушку вокруг, отыскал дверь, постучался и, не дождавшись приглашения, вошел, впустив за собой клубы пара. Хотел перекреститься на образа, да так и не нашел их. Перекрестился на пустой красный угол.
— Ну, здравствуй, добрый молодец! Дела пытаешь, аль от дела лытаешь?
На лавке за столом сидела старуха. Заиндевелое окно за ее спиной отражало золотистыми искорками свет лучины. Всю обстановку в избе составляли лавка, сундук, гладко выскобленный стол и русская печь.
— Долгих лет тебе и здоровья, бабушка, — вежливо ответил Фрол. — Пока не знаю, за каким делом иду. Позволь погреться до утра. А там пойду, куда ноги поведут.
— Ну садись, милок, грейся. Стужа вон какая, а у меня печка топлена. Ужо и каша, наверно, поспела.
Старушка поднялась, сняла с устья печи заслонку, поддела ухватом чугунок и водрузила на стол. Дала деревянную ложку.
— Вот, кушай, касатик.
Пшенная каша была на воде и жидкая, скорее — похлебка. Но Фрол уже успел проголодаться, время-то глубокая ночь. Поэтому ел с большим аппетитом.
— А бражки крепенькой испить не желаешь?
Хмельной угар апосля возлияний тоже давно выветрился.
— Было б неплохо! — согласился Фрол.
Старуха достала глиняную баклажку и наполнила из нее деревянную ендову. Брага была сладкая, с медовым и мятным привкусом. От тепла, сытости и хмельного питья сразу потянуло в сон.
— Вот, яхонтовый, ложися суды, на лавку, — старуха задула лучину, стало темно…
Фрол резко проснулся от внезапной тревоги. В избе стояла кромешная темень, ее развеивал лишь тусклый свет из окна. В этом синеватом свете он увидел нависший над собой силуэт старухи. В приоткрытом рту ее сверкнули длинные острые клыки.
— Бабуль! Ты чего это?!
Голос его прозвучал глухо — от страха в горле сразу пересохло.
— Ничего, милый, ничего…
Клыки приближались к шее.
— Бабусь! Да ты… вурдалак, что ли?
— Не, касатик, хуже. Ты про Бабу-ягу слыхал?
Фрол кивнул.
— Вот я она самая и есть. Эх, давненько я человечинкой не лакомилась!
Фрола охватил ужас. Он хотел ударить старуху и отбросить ее от себя, но совершенно не мог пошевелиться…
Тем временем, за окном явно начинало светать. Баба-яга распрямилась. Клыки ее становились все меньше.
— Эх! Не успела я! В неурочный час ты проснулся, милок. Ну да ладно, ступай с миром, пока я добрая. Иди в сторону заката, там деревенька верст через пять. Спроси, может кому работник нужен.
В деревне Фрол прошелся по дворам. В одном, довольно богатом, ему сказали, что хозяину нужен помощник конюха. Там он и остался. Все пытался выспросить у местных, как далеко его Мечетная Слобода, да никто о ней и слыхом не слыхивал
До лета он ухаживал за лошадьми, а дальше случилось вот что. Настал Купалин день, или, как его в этой местности называли — Иван Мокальник. С этого дня начиналось купание в открытых водоемах. Поверье гласило, что окунуться можно лишь после полуночи, иначе русалки утянут под воду. Фрол в этот вечер погнал в ночное лошадей. Он расположился на опушке леса, недалеко от реки, но подальше от костров и молодежных гуляний. Не любил он этого шумного веселья. Да и Дуняха, за которой он приударил весной, вдруг стала выкидывать фортеля и загуляла с Ванькой-кузнецом. Кузнец был парень дюжий, с ним Фрол решил не связываться, но от душевных страданий разобиделся на всю деревню, и вообще на весь белый свет.
Кони напились воды из реки и мирно щипали на лугу траву. Фрол разложил свой собственный небольшой костерок, чтобы дымом прогнать комаров. Он лежал на траве, лениво подбрасывал в огонь сухие былинки и хворост, и вглядывался в светлое небо. Раскаленный за долгий день воздух еще не остыл, было жарко. Издалека доносился смех, звон балалаек и девичье пение. Фрол закрыл глаза и почти задремывал, как вдруг услышал совсем рядом задорный женский голос:
— Эй, молодец! Не спи, замерзнешь! Пошли купаться, вода как парное молоко!
— Не, — сонно ответил Фрол. — До полуночи нельзя…
— Да ты на меня-то посмотри, неужели откажешься?
Открыв глаза, он увидел обнаженную девушку. Длинные мокрые волосы даже в свете оранжевой вечерней зари отливали зеленым. Они струились с плеч на живот, прикрывая грудь и все остальное, спускаясь чуть ли не до колен.
«Русалка!» — догадался Фрол.
— Ну, айда! — девушка повернулась и побежала к реке.
У кромки воды она присела на песок и натянула на ноги что-то типа серебристого узкого мешка, оканчивающегося рыбьим хвостом. По-змеиному извиваясь, она скрылась в воде, вынырнула и позвала еще:
— Ну, что же ты?! Догоняй!
Суеверный страх и робость вступили в борьбу с желанием и интересом. Ну и пусть! Быть может, вся жизнь стоит этой минуты. А Дуняха еще пожалеет об измене, еще наревется, проливая слезы по нём! Чем самому топиться или вешаться, так лучше помереть с весельем. И, словно под гипнозом, Фрол скинул одежку и побежал к реке…
Поутру они поднялись на высокий яр к сосновому бору. Русалка шла совсем голая, неся свой «хвост» в руке, а Фрол забрал с берега вещи и надел их. Коней уже отогнал домой старший конюх. Кто-то видел, как Фрола заманила русалка, его считали утопшим. Если он и вернется в деревню, его примут за нечисть, за ходячего мертвеца. Они зашли в бор, а возле поляны русалка велела Фролу остаться и спрятаться за деревом. Сама вышла на поляну, подошла к одному из деревьев, достала из дупла балахон и надела его.
На поляне появились несколько таких же девушек, одетых в балахоны, и одна пожилая женщина.
— Почему он еще жив, Анастасия?! — грозно спросила матрона.
— Я полюбила его.
— Полюбила! Х-ха! Тогда сжигай хвост и ступай к людям! И больше русалкой никогда не станешь! Через сорок лет ты будешь старухой и помрешь, вместо того, чтобы до пятисот лет жить и веселиться. Ты этого хочешь?
— Я не знаю…
— Тогда сгинь с глаз моих! Если одумаешься, через час покажешь мне его труп!
Русалка Анастасия заревела, а у Фрола внутри пробежал неприятный холодок. Еще вчера ему было наплевать на все, а сегодня страстно хотелось жить. Еще не поздно было удрать, но он стоял за деревом и ждал свой приговор. Уж не влюбился ли и он?
Матрона удалилась, девушки тоже разошлись. На поляне остались только две — Анастасия и еще одна молодая русалка. Она утешала подругу и что-то шептала ей. Минут через десять обе подошли к Фролу.
— Пойдем, — Анастасия взяла его за руку. — Марья вчера двоих завлекла, наша старшая об этом еще не знает. Мы наденем на одного из утопленников твою одежду и скажем, что это ты. А ты будешь спать, пока я не выношу нашу дочь и не воспитаю ее до кровей. На это потребуется много лет, но для тебя это время пройдет как одна ночь. И после ты каждый год осень и зиму будешь спать, и проживешь впятеро дольше, чем простой человек.
Русалки привели Фрола к тихой заводи, сняли с него одежду и нарядили в нее утопленника. А Фролу велели нырнуть на дно водоема, и там он погрузился в сон.