Глава 1. ПАСТЬ ДРАКОНА
За кормой гладь воды была недвижима и зеркальна, как лед во дворце спорта перед началом хоккейного матча. На траверсе эту гладь нарушало легкое волнение, от которого слегка покачивался зачаленный у берега плот. В этом месте река еще достаточно широка, спокойна и, судя по всему, довольно глубока, но ниже по течению река сужалась, на стрежне тут и там вспыхивали языки стоячих волн, некоторые даже с барашками. Разгоняясь, река устремлялась в поворот, а там, за поворотом, зловеще ревел порог. И в этом реве каждый мог бы услышать что-то своё: кто львиный рык, кто запредельный шум мотора, кто грохот камнедробилки. Рёв мощного порога — это белый шум, силой в сотню децибел, а уж сравнения и эпитеты каждый может подобрать по собственному усмотрению.
Через горы, что громоздились на противоположном берегу, навалившись темным брюхом на снежные вершины, переползало весьма подозрительного вида огромное сизо-фиолетовое облако. Очевидно, оно намеревалось закрыть собою теплое летнее солнце. Но светило пока не догадывалось об этом, его лучи безмятежно играли бликами на воде и, отражаясь от нее, создавали причудливые дрожащие узоры на скале и прибрежных камнях.
Мои друзья ушли — мальчики налево, девочки направо. Я же перед прохождением порога «медвежьей болезнью» не страдал, поэтому сидел на плоту в гордом одиночестве, смотрел на чахлую березку, притулившуюся в расщелине отвесной скалы, и размышлял о бренности бытия.
Наверху, за обрывом высокого берега, простиралась тайга. Там живут дикие звери и птицы, там полно грибов и ягод, пахнет рододендроном и кедровой хвоей. А прямо передо мной — река, кишащая рыбой, лови — не хочу! Почему же наше, человечье место не здесь, среди всей этой красоты, а там, среди моторов и интернетов, эсэмэсок, смога и гари? Ведь как хорошо тут, черт побери! Слава Богу, есть еще на свете места, куда не добрались ни урбанизаторы, ни приватизаторы, ни строители.
Около воды почти не было комаров, и это радовало. И вообще все радовало — и продолжающийся отпуск, и горьковатый запах рододендрона, и эта одинокая березка в расщелине, и грохочущий впереди порог. А вода в реке до того чиста и прозрачна, что дно видно на глубине метров пяти, а то и больше. Гребь, опущенная в воду, преломлялась и казалась сломанной. Оставив в покое бренность бытия, я попытался сосредоточиться на этом каламбуре, но мысли мои оказались неучтиво прерваны. Наверху послышались шаги и голоса, а на меня посыпались мелкие камушки. Один, отрикошетив от настила, угодил мне в каску. Я возмутился:
— Эй, вы! Поаккуратней там!
Ребята возвращаются. Командор, Лёха (нет, командора зовут Сергей, а Лёха — это Лёха), Ленка и Катька. Группа у нас маленькая, всего-то пять человек. Сначала мы собирались пойти в поход вшестером, но Лёшкин приятель отвалил в самый последний момент, и нас осталось пятеро. Тем не менее, мы шустро пробежали через заснеженный перевал с ледником, спустились к реке, срубили плот — настоящие «дрова», не какое-нибудь там надувательство на баллонах или автомобильных камерах — и вот уже прошли полреки, порожистой таежной реки, и среди прочих три очень сложных порога — Лапы Дьявола, Хребет Стегозавра и Зубы Мегалодона. Очевидно, среди тех, кто первыми сплавлялись по этой реке, составляли лоцию и давали названия порогам, был страстный поклонник палеонтологии.
Наш маршрут подходил к концу. Нам осталось пройти всего два сложных препятствия — в ста метрах впереди шумит Пасть Дракона, а километрах в пяти ниже — Хвост Анкилозавра. И всё. Дальше нас ждет сто с лишним километров относительно спокойной воды с редкими прижимами и перекатами, короче «пилежка» до самой «населёнки». Потом самолет местной авиалинии доставит нас в районный центр, а там в поезд и — домой! Отпуску придет конец, опять работа, опять борьба за жизнь и совсем не такая как здесь, на природе. Тут борешься за физическое выживание, а там, в цивилизации, приходится бороться за физиологическое.
— Скучаешь?!
На плот запрыгнул Командор, за ним Катя и Лена. Обе девушки, проскочив мимо меня, взялись за переднюю гребь. Леха отвязал причальный конец и тоже шагнул на настил.
— Мы просмотрели всю Пасть Дракона от начала до конца, — сообщил Командор. — Скучать там негде. Леха встанет с девчонками на носовую гребь, а мы с тобой на корме. Про видеокамеру забудь!
— А как же?.. — попытался я что-то вякнуть.
Я снимал видеофильм о нашем походе и старался по возможности не корячиться у греби, а с камерой в руках свободно перемещаться по настилу, выбирая лучший ракурс для съемки.
— Ничего, словами расскажем.
А Леха с мужественным видом застегнул ремешок на каске и добавил:
— Если живы будем.
Мы отвалили от берега, и наш плот подхватил поток. За поворотом шум воды усилился и открылся вид на всю Пасть Дракона. Порог начинался с высунутого языка — длинная, почти ламинарная струя увлекала плот и, разгоняя его, не оставляла никаких шансов на попятную. Зачалиться уже негде, только вперед! А впереди!!!
Для начала гребенка острых камней, едва прикрытых водой — резцы пасти, их надо проскочить на максимальной скорости, иначе застрянем. Работаем, налегаем на греби до хруста, разгоняемся. Бревна заскребли по камням, плот тормознуло, но медленно смыло вниз, и он, снова набирая скорость, помчался, подхваченный потоком. Вот слева и справа два острых клыка — огромные скальные обломки торчат из воды, и надо во что бы то ни стало попасть в створ между ними.
— Нос влево! Сильно влево, черт вас дери! — сипло орет Командор на передних.
Сквозь шум воды его голос еле слышен.
— Корма, навались! — это он командует уже мне и самому себе.
Зараза! Чуть-чуть не успеваем, правый борт нанесло на камень, затрещала какая-то жердь. Но вода помогла нам: случайно вспучившийся пульсирующий вал приподнял плот и освободил его. Немного отлегло от сердца, подхваченный потоком плот снова несется навстречу новым испытаниям. И вот по сторонам замелькали моляры, премоляры, короче, коренные зубы пасти — валуны величиной с троллейбус и каждый нужно обойти, от каждого предстояло увернуться, сплошной слалом! А дальше — глотка. Вся река, все шестьсот кубометров воды в секунду уходят в дырку шириной с гаражные ворота. И водопад.
Подхваченный языком «дракона», плот устремляется вниз. Леха с девчонками полностью скрываются под водой. Плот замер в вертикальном положении, и время словно остановилось, а в воздухе мелькнула измолотая в щепки носовая гребь. Мы с Командором из последних сил пытаемся удержать корму. Тщетно. Из «глотки» мы вышли накрытые сделавшим кульбит плотом. Те несколько минут, которые я не видел неба, показались мне под водой долгими часами. Я бился как муха о стекло, пытаясь выбраться на поверхность, но все время упирался головой в настил плота. Но вот, наконец, солнечный свет, долгожданный глоток воздуха и проносящийся мимо берег.
Ухватившись руками за перевернутый плот, я огляделся и обнаружил, что нахожусь возле нашего плавсредства в гордом одиночестве. Командор плыл поодаль метрах в пяти, что-то орал и махал рукой. Лёха в это время выбирался на берег, а Ленка с Катькой уже стояли на твердой земле, что радовало, но наполовину. Потому что Ленка находилась на каменистой косе левого берега, куда выбирался Лёха и туда же держал курс Командор, а Катька стояла по… в общем почти по пояс в воде в гроте у правого берега, представшим собой отвесную скалу.
Как всегда, на меня ложилась вся черная работа — зачалить плот. Для этого мне предстояло поднырнуть под него, нащупать и отвязать причальный конец и, пока веревка разматывается, доплыть до берега. На берегу надо найти подходящий камушек, да побольше, обежать вокруг него три-четыре раза с веревкой и намотать ее как на кнехту. В теории это легко, но на практике все надо проделать без дублей — второй попытки у меня нет (и второй жизни тоже). Если веревка натянется, а я не успею выбраться на берег, плот потащит меня за собой и придется отпустить его восвояси вместе со всеми нашими столь нужными для походной жизни вещами, ибо удержать за веревку три тонны, увлекаемые взбешенной рекой, я не в состоянии. Впрочем, не стану утомлять вас долгим описанием своих действий, скажу только, что плот я все-таки упустил. Веревка натянулась, когда я почти доставал ногами донные камни. Меня сшибло с ног, приложило башкой о хорошенький такой булыжничек (благо хоть хоккейная каска спасла эту жизненно важную часть тела), а веревка вырвалась у меня из рук.
Я вышел на берег, тяжело восстанавливая дыхание. Струи воды потоками стекали к моим ногам. Заметив подбегающего Командора, я развел руками, не смея поднять на него глаза. Комплекс вины почему-то уже обуял меня, в мыслях я искал оправдания, хотя никто мне еще не сказал ни слова упрека. Да и что в такой ситуации я мог сделать один? В том, что мы остались без плота и без вещей виноват не только я…
— Вон он! — раздался откуда-то сверху голос Лёхи. — Там, за поворотом!
Мы с Командором подняли головы вверх. Лёха стоял на береговой терраске и пальцем указывал вниз по течению реки.
— Его прибило к галечной отмели!
Спотыкаясь о прибрежные камни, мы стремительно помчались за поворот. Там река расширялась и успокаивалась, а на каменистом перекате застрял наш несчастный перевернутый плот. Не веря такой поистине фантастической удаче, мы бежим к нему по мелководью, едва не сбиваемые с ног потоком. Первым делом я выбрал веревку, которую упустил несколько минут назад, смотал ее в бухту, достал стропорез и уверенным движением перерезал конец, уходивший под плот.
— Зачем? — удивился Командор.
— Катька там! На том берегу! Спасать ее надо!
Катька решила, что все мы сволочи и негодяи, бросили ее одну на произвол судьбы, а сами смотались. Но о том, что она думала, мы узнали часом позже, ибо в течение этого часа проводилась спасательная операция. Переорать реку и объяснить что-то Катьке было невозможно, мы просто по очереди бросали веревку, пытаясь перекинуть ее на тот берег, чтобы Катька ухватилась за нее и переплыла к нам. С десятой или двенадцатой попытки веревка до нее долетела, чуть не стукнув по голове привязанным к концу для утяжеления камнем. Потом жестами и знаками мы долго пытались передать ей команду «хватайся и плыви». Короче, через час наша группа в полном составе собралась у перевернутого плота.
— А как мы достанем наши вещи? — Ленка, попыталась просунуть под плот руку.
Не стоит объяснять, что перевернуть обратно трехтонную махину без помощи подъемного крана не представлялось возможным. Однако найти кран посреди тайги — все равно, что в центре Парижа встретить медведя.
— Плот надо разобрать, — вынес вердикт Командор. — Завтра свяжем его заново. Потеряем день, а что делать?!
— Какое сегодня число? — спросил Леха, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Тринадцатое августа, — ответил я.
— А день?
— Пятница.
— Ну вот, этим все сказано, — произнес Леха тоном законченного пессимиста.
— Да бросьте вы! — Командор не разделял уныние Лехи. — Все нормально, все живы, могло быть и хуже. И вообще, это для американцев несчастливый день — пятница. У нас, ин Раша, всегда несчастливым днем считался понедельник. Помните песню? «Видно в понедельник их мама родила…»
Пока мы возились с разборкой плота и вытаскивали вещи, разыгралась непогода: порывами дул ветер, небо затянули хмурые облака и начал моросить мелкий противный дождь. Ломать — не строить. Через час на берегу раздельно лежали бревна, жерди, жердочки и наше барахло. Резиновые мешки, надежно привязанные к настилу, оказались целы — ничего не промокло, не утонуло и не уплыло. Часть веревочек, которыми были связаны между собой бревна, пришлось разрезать, поскольку узлы находились с другой стороны плота.
— Чем же мы завтра будем вязать плот? — спросил Лёха, скорее риторически.
— Подумаем, — ответил Командор. — Еще не вечер.
Тем не менее, вечер уже настал. Мы насквозь промокли, продрогли и устали, хотелось есть, а значит необходимо срочно ставить лагерь, переодеваться и готовить ужин.
— Я тут зимовье поблизости заприметил, — сообщил Лёха.
Поясню, зимовье — это небольшая избушка, которую ставят охотники на достаточном удалении от дома, чтобы в зимнее время было где переночевать или обогреться, ежели ночь или непогода застанет в пути и помешает вернуться домой. По неписаным таежным правилам воспользоваться такой избушкой может любой путник, двери у них никогда не запирают. Надо только оставить после себя порядок, запас дров, спички и какой-нибудь еды: крупу, соль, тушенку — кому-нибудь да сгодится.
Поэтому мы решили не возиться с палатками и переночевать в избе. Избушка была небольшая — шесть на четыре метра, может чуть больше — без сеней и вместо фундамента стояла на толстых кряжистых пнях. Печка, занимавшая пол-избы оказалась русской, что довольно странно, ибо как правило, в таких строениях для экономии места ставят небольшую «голландку» или «шведку» с варочной плитой.
Перетаскав мешки с нашей поклажей от разобранного плота в избу, мы сходили в лес за дровами, напилили их, накололи и развели во дворе костер, чтобы приготовить на нем ужин. Так нам привычнее, чем готовить на русской печке. В избушке мы навели порядок, подмели, накрыли стол, затопили печь, просто так, не столько для тепла, сколько для уюта, и зажгли свечи.
— А не провести ли нам экзотермическую реакцию? — предложил Лёха.
— Которая происходит, как известно, с выделением тепла, — поддержал я товарища.
Вы, конечно же, догадались, что речь идет о растворении этилового спирта в воде с целью приготовления привычного нам сорокаградусного напитка. Хотя, в походных условиях мы обычно градус делаем покрепче. Для придания напитку благородного вкуса используются ягоды черники, брусники или можжевельника, ветки багульника, а также любой другой подручный, точнее подножный продукт. Если кому интересны более подробные рецепты, могу скинуть по электронной почте.
— Хрен с вами, так уж и быть!
Командор развязал свой личный гермомешок и достал оттуда пузатую увесистую флягу. Запасы спирта находились под непосредственным контролем Командора. Спирт в тайге — это и валюта при расчете с местным населением за оказанные услуги, это и лекарственное средство, и средство снять стресс и напряжение после трудного ходового дня. Сегодняшний день оказался весьма не из легких.
— У кого есть пустая тара?
Тары ни у кого не оказалось. Зато в избе нашлась наполовину пустая глиняная баклажка подходящего объема. Мы вылили из нее какую-то подозрительную жидкость, что-то вроде дихлорэтана или табуреточного самогона, отмыли и использовали для приготовления бруснично-можжевелового горячительного напитка.
Грубо сколоченный свежевыструганный стол источал сказочный запах древесины, в печке весело потрескивали дрова, две свечи в пустых консервных банках ярко освещали комнату. Гречневая каша с тушенкой — отменный ужин, сухари с луком и чесноком — мировой закусон. Мы выпили за прохождение Пасти Дракона. Пусть и с оверкилем в конце, но порог все-таки нами покорен и без единого, как говорится, трупа. Выпили за спасение Катьки и за спасение плота, хоть и пришлось разобрать его по бревнышку. Ничего, завтра свяжем заново и поплывем дальше обивать пороги. Выпили за погоду, за тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте, за прекрасных дам, стоя, с локтя и не закусывая…
Лично меня слегка повело. Спирту, вроде, было немного, баклажка вмещала никак не более пол-литра, да еще разведенного пятьдесят на пятьдесят. А на пятерых — это всего-то по каких-нибудь сто грамм. Но никто не задавался вопросом, почему же содержимое баклажки никак не заканчивается. Девчонки тоже раскраснелись и повеселели, пытались устроить танцы под плеер.
— А что? Если двоим танцующим по одному наушнику в ухо, можно слушать музыку и танцевать.
— Ага, а остальные будут смотреть на них как на идиотов!
— И как делать вращения, поддержки и прочие тодосы? — попытался пошутить я.
Но идея с танцами уже не обсуждалась. Катька стояла с метлой в руках и внимательно ее разглядывала, вся компания что-то шумно обсуждала.
— Ты чего, пол собралась подметать? — удивился я, поднимая свою мор… э, то есть, как бы помягче выразиться, свое лицо от пустой миски.
В нашей избушке явно не хватало доброго тазика оливье.
— Дай мне попробовать! — Командор пытался ухватить черенок.
— Отвали! Вон там, за печкой, еще одна такая стоит!
— Тут же кнопки, они под сучки закамуфлированы! Это же джойстик!
Когда я в очередной раз сумел оторваться от миски, Катька сидела верхом на метле, вися в воздухе безо всякой опоры, и упиралась головой в потолок.
— Ты чего, на своей косе повесилась? — я снова попытался сострить, но на меня никто не обращал никакого внимания.
Командор оседлал вторую метлу, делал какие-то манипуляции с черенком, но все равно был прикован к полу законом всемирного тяготения. Ленка старалась отнять у него метлу, аргументируя, что они, метлы, слушаются только женщин. Лёха дергал за прутики Катькину метлу, нетерпеливо намекая, что он — следующий.
— Ребята, пошли на улицу, — кричала Ленка, продолжая вырывать черенок из рук Командора. — Тут тесно и душно! А там и полетаем!
«Ну, вот и «белочка», — подумал я. — Вроде и не алкаш, да и вообще почти не пьющий, а поди ж ты!»
В избе стало тихо. Я тоже оторвал свое не очень послушное тело от лавки и вышел на свежий воздух, едва не рухнув с крыльца. Дождь кончился, светила луна. Воздух был тих и недвижим, пахло влажной хвоей. А над верхушками деревьев кружили на метлах Катька и Ленка. Командор, задрав голову вверх, носился по поляне, размахивал руками и заплетающимся языком долдонил:
— Я запрещаю полеты! Вы не прошли медкомиссию! Срочно сдайте кровь на реакцию Раппопорта!
Это он, конечно, из зависти.
— Метлы реально только девчонок слушаются, — пояснил мне Лёха. — Под мужиками они не летают.
— Мы с тобой как две ведьмы, да, Ленк? — сказала Катька, делая изящное пике к нашим головам.
Мы пригнулись, но Катька уже взмыла вверх.
— Слушай, Кать! — крикнул вслед Лёха. — У меня сегодня в пороге надувную подушку вырвало из спасжилета, слетай вниз по реке, может, где увидишь!
— Не могу! Метла только возле избы летает! Радиус действия этой вот поляной ограничен!
— Жаль! — сказал Командор. — А я думал, вы с Ленкой в магазин слетаете…
— Кстати, — заметил Лёха, — Там, в баклажке, кажется, кое-что осталось.
— Отлично! Пошли. Пойдешь?
Вопрос Командора относился ко мне. Я ответил, что с меня хватит, и что еще немного подышу свежим воздухом. Я спустился к реке в надежде, что шум переката и прохладный бриз с воды окажут свое отрезвляющее действие. Луна светила, дул ветерок, где-то кричала ночная птица. Река шумела, как и моя голова, в которой была полная каша.
Глюк или не глюк? — Вот в чем вопрос! Ответа на него я, как и следовало ожидать, не нашел, мне стало зябко, и я вернулся в избу. В избе было темно, я посветил фонариком. Ребята уже вовсю дрыхли, упакованные в спальные мешки, прямо на полу: девчонки по одну сторону стола, парни — по другую. Мне места, конечно, не оставили, черти! Эгоисты! Лавка была очень узкая и неудобная. Лечь на стол я не захотел из суеверных соображений, чай еще не покойник, да и посуду убирать поленился. Попробовал устроиться на печке, ведь в старину спали же люди на печках. Но дело в том, что мы погорячились и натопили ее так, что больше пяти минут я выдержать не смог, я не пирог, чтобы меня выпекать. И куда бедному христианину податься? Прямо хоть иди на улицу и ставь палатку…
А полезу-ка я на чердак! Там сено, там мягко, тепло и просторно. Я взял свой спальник и полез по шаткой лестнице в чердачный люк.