Посланник Небес

Глава 10

этью творил. Весь свой личный досуг он посвящал сочинению музыки. Вернувшись на родину из последнего плавания, он не стал с первых же дней напропалую и попусту транжирить свою долю захваченного приза. Он не стал дорого одеваться, покупать особняки, выездных лошадей и дорогие коляски, а также устраивать роскошные рауты, приглашая самых титулованных и знатных вельмож, как это делал Холлис. Он не стал метаться из стороны в сторону, открывая то одно, то другое дело — покупать верфь, потом открывать страховую компанию, — как это делал Гриффитс. Он снял скромное жилье, женился на баронессе, девице из не очень знатного, к тому же, давно разорившегося рода. Вместе они родили двух розовощеких дочерей. А через два года от почивших почти одновременно своих престарелых родителей он получил имение, небольшое, но довольно доходное, недалеко от города, там и прожил он некоторое время с молодой женой и малышками. Деньги супруги Мэтью тратили умеренно и с умом. Единственное, на что глава семейства не скупился, — он устраивал концерты для публики: нанимал оркестры, исполнявшие музыку его собственного сочинения. Концерты эти неизменно оканчивались провалом, но Гарри Мэтью не унывал и продолжал сочинять снова и снова.

Посчитав, что семейный бюджет позволяет, семья снова перебралась в Плимут, в уютный особняк, оставив в усадьбе управляющего, а сами наведывались туда лишь в летние месяцы. Миссис Мэтью имела обыкновение до обеда играть с соседками в бридж, а детей с гувернанткой на это время отправляла на прогулку в парк. Пользуясь одиночеством, Мэтью в эти часы брался за сочинительство. Это был своего рода ритуал. Он то забирался с ногами в кресло, стучал себя по коленкам, отбивая ритм, то кидался к клавесину, несколько раз проигрывал какую-нибудь музыкальную фразу, записывал ее на нотном листе, потом рвал бумагу, бросал обрывки в корзину, звонил в колокольчик служанке и требовал принести кофе с коньяком.

— Они сочиняют, — пояснила тучная пожилая горничная-негнритянка, впуская Холлиса в дом. Вошедший застал дарование как раз в тот момент, когда он сидел по-турецки с ногами в кресле и поглощал кофе с коньяком.

— Проходи, — хмуро бросил Мэтью приятелю.

Он поднялся в кресле во весь рост и принялся с выражением декламировать:

 

Тоска навалилась на грудь,

И разум обвила печаль…

 

Это были стихи самого Холлиса. Дело в том, что у Холлиса тоже имелась причуда, маленькое хобби — он сочинял стихи и даже издавал их за свой собственный счет небольшими тиражами, после чего раздаривал томики друзьям.

— Перестань паясничать, — остановил Холлис хозяина дома. — Я к тебе по делу.

Неясная тревога зародилась в душе Мэтью. Он и так был не в лучшем расположении духа, а по тону Холлиса догадался, что разговор будет серьезным. Мэтью слез с кресла и принялся нервно расхаживать по комнате из угла в угол с чашкой в руках.

— Слушаю тебя внимательно, — хмуро произнес он на ходу.

Холлис посмотрел на корзину, полную обрывков нотной бумаги, и понял причину плохого настроения хозяина. Мэтью заметил его взгляд.

— Да, эти кретины не понимают моей музыки! — с горечью воскликнул он. — Им подавай церковные хоралы или какую-нибудь галиматью, вроде «Боже, храни короля»…

Он осекся, посмотрел по сторонам, потом поправился:

— То есть, «Боже, храни королеву»!

— Это ничего, Гарри, ничего, — успокоил Холлис приятеля. — Послушай, как ты думаешь, твоя музыка достойна звучать с оперных сцен Милана или Неаполя?

— Спроси лучше, достойны ли сцены Милана или Неаполя того, чтобы с них звучала моя музыка’

— А что тебе мешает заняться этим?

— Ничего, кроме моей собственной лени.

— А как насчет финансовых средств?

— С этим все в порядке, мне хватает. Правда…

— Ну, ну, продолжай!

— В Англии до сих пор нет оперного театра. Хорошая музыка — удел богачей и знати, она исполняется только в салонах. А я творю для народа. Создание большого, высокохудожественного оперного театра, доставляющего радость народу — об этом мечтал еще великий Пёрселл, он считал это делом чести английской нации. Это есть и моя заветная мечта, пусть даже далекая от воплощения.

Мэтью перевел дух, выпалив без остановки столь пространную и высокопарную тираду. Такие длинные фразы очень напрягали и утомляли его, он произносил их лишь в состоянии исключительно сильного волнения.

— А что мешает тебе осуществить эту мечту? — спросил Холлис, дождавшись, когда собеседник восстановит дыхание.

— Вот тут ты прав. На это у меня денег не хватит.

— Ерунда, Гарри! Добыть денег на это дело — пара пустяков, как два пальца… — он посмотрел на чашку в руках приятеля, — облить кофе.

— И каким же это, по-твоему, образом? Ограбить Английский банк?

— Зачем банк? Всего лишь навсего парочку испанских галеонов.

Мэтью улыбнулся, приняв сказанное за шутку, но, уловив решительность в глазах собеседника, помрачнел, затем побледнел.

— Ты за этим пришел ко мне? — спросил он.

— Конечно.

— И что, это вполне серьезно?

— Да

— Но это рискованная затея! А у меня, между прочим, жена!

— Ерунда. У всех жены.

— Но у меня ведь, к тому же, и дети! Девочка и… еще девочка.

— Подумаешь? У всех дети.

— Неправда! У тебя, например, нет ни жены, ни детей.

— Это как сказать… Но ведь ты можешь объяснить жене, что доктор прописал тебе морское путешествие. Для снятия депрессии и нервного истощения.

— Так она мне и поверит!

— Ты трус, Гарри! Ты же в прошлом морской офицер! Мы же с тобой такие дела творили! Боишься за свою шкуру, сушеный краб?

— Да, боюсь. Боюсь оставить детей сиротами!

— А как же оперный театр? Потомки назовут его твоим именем, а твоя музыка станет вечной! И дети, и внуки, и правнуки будут гордиться тобой!

Мэтью молчал минут пять. Порывался сказать что-то, открывая безмолвно рот, как рыба, но, так и не собравшись духом, выдыхал воздух. Он долго бродил взад-вперед по кабинету и, наконец, произнес:

— Хорошо, я подумаю.

— Ладно, маэстро, думай. Это первый вариант. Но есть еще и второй.

— Продолжай, — оживился Мэтью.

— Продать Посланника Небес.

Гарри выронил чашку, из которой собирался допить кофейную гущу, и выругался по-матросски.

— Оскар! Я тоже думал об этом! Но лишь только представлю себе, как этот монолит разлетается на кучу маленьких осколков, мне начинает казаться, что то же самое произойдет с нашими сердцами. А может, и со всем миром!

Холлис состроил скептическую гримасу и с иронией посмотрел на Гарри.

— Да, да, не смотри на меня так! — Мэтью ковырнул носком ноги разбитую чашку, видимо, представив себе, что это осколки сокровища. — Когда до меня дошла очередь быть Хранителем Посланника Небес, я трясся целый год и глаз не спускал с этой проклятой шкатулки… Я мечтаю избавить себя и всех нас от несения этого креста. Я хочу, но я и боюсь этого. Страх каждый раз побеждает… Я против, Оскар! Будем и дальше нести свой крест… Я уверен, что с исчезновением этого камня исчезнем мы все! Это наказание нам за нашу алчность.

Мэтью перевел дух как после длительного и быстрого бега. Второй раз за сегодня ему пришлось произнести пространную речь.

— Нет, ты не уверен, Гарри, ты — суеверен. Ты говоришь несусветную чушь! Plus sonat, quam valet![1] На дворе восемнадцатый век, а в тебе кишмя кишат предрассудки! Думай. Ты снимешь с себя ношу, и построишь свой оперный театр. Или — в море, за добычей. Другой альтернативы нет. Камень сейчас у Гриффитса. Через пару недель он передаст его Эмили, и начнется второй круг. Я хочу до этого момента собраться всем вместе и решить дальнейшую судьбу алмаза.

Холлис ушел, оставив Мэтью в полном недоумении. Мэтью посмотрел еще раз на осколки чашки, позвал горничную убрать их и потребовал себе кофе с двойным коньяком.

«Пускай, — тем временем думал Холлис, шагая по глухой окраине Плимута. — Пускай переварит то, что я ему сказал, и он согласится!»

 

Колледж находился за городом в густом сосновом бору. К нему вела живописная аллея. Времени было около четырех пополудни. Солнце едва клонилось к закату, погода стояла прекрасная, поэтому Холлис не стал нанимать экипаж и решил, что милю-полторы вполне может прогуляться пешком

— Как я могу увидеть сэра Джеймса Уолтерса, милейший? — обратился Холлис к привратнику.

— Он на спортивной площадке, милорд, играет с воспитанниками в боулз[2]. Вы его там найдете, если поспешите.

Это было небольшое учебное заведение, где обучались будущие шкиперы. Уолтерс преподавал здесь навигацию. Учащиеся уважали его и как учителя, и еще за то, что не было лучшего игрока в боулз во всей округе. А еще в кулачном бою, который с недавних пор стал называться боксом, никто не мог продержаться против него более четырех раундов. Когда Уолтерс сходился с кем-нибудь в боксерском поединке, он снимал сорочку и демонстрировал всем свое истатуированное мускулистое тело, которое внушало уважение зрителям и страх противнику.

«Этого уломать будет трудно, — думал Холлис. — Он доволен своей размеренной жизнью, его все устраивает, и вряд ли он хочет чего-либо большего». Уолтерс покинул поле и вышел навстречу гостю, обтирая полотенцем потное тело.

— Какой ветер занес тебя ко мне, Хол?

— Ветер дальних странствий.

— В каком смысле? Это фигурально?

— Нет, Джеймс, в самом прямом. Не пора ли тряхнуть стариной и отправиться в небольшое морское путешествие?

— Это уже не для меня, Хол. Разорви меня акула, старые кости требуют покоя.

Холлис оглядел его мощную фигуру — сплошные мускулы. Но небольшой животик наметился и довольно явно.

— Какие старые кости? Ты еще молод, Уолтерс. Но здесь ты точно зачахнешь! Ведь ты не можешь прожить без морского ветра как цветок без воды, Уолтерс! А сидишь в этом захолустье и отращиваешь брюхо.

— Чепуха, Оскар, — Джеймс похлопал себя по животу. — В нашем возрасте это вполне допустимо. А обучать этих салаг науке, готовить из них настоящих моряков — разорви меня акула, мне даже нравится.

— Но почему в этой дыре? Разве ты не хочешь перебраться в Кембридж или Оксфорд? Или преподавать в Королевской Военно-морской Академии?

— Для этого совсем не нужно быть пиратом, скорее даже наоборот. А авантюризм и в самом деле — удел молодых.

— А деньги тебе нужны?

— «Вам нужны деньги? Их есть у меня», как поется в одной старинной английской песне, — Уолтерс рассмеялся. — Хол, я полностью доволен жизнью. И Джулия — тоже.

— Разве ты не хотел бы снова выкупить свой родовой замок?

— Зачем? Нам и тут хорошо. У нас чудесное гнездышко. На кой черт нам сдались все эти залы, слуги. привидения… Пойдешь к нам обедать? Жена будет рада увидеть тебя, разорви меня акула.

— Нет, спасибо, Джеймс, в другой раз. Я сыт и сегодня у меня еще много дел.

На самом деле Холлис уже успел проголодаться, но стряпня Джулии ему не особо нравилась, а готовила она сама, кухарку они не держали. Кроме того, дел было действительно много, он хотел посетить еще и Олуэн. Поэтому надо было поскорей распрощаться с Уолтерсом, но перед этим, как бы невзначай, задать ему главный вопрос:

— Да, как ты считаешь, не пора ли нам избавиться от Посланника Небес?

— В каком смысле избавиться? — не понял Уолтерс.

— Ну, распилить и продать. Как мы и собирались.

— Ты шутишь? Мы же договорились, только в случае крайней нужды. Ты разве испытываешь нужду? Разорви меня акула, Хол, это наш талисман и хранитель. Его нельзя продавать, ему будут служить наши внуки. У тебя что, проблемы?

— Нет, нет, с чего ты взял. Это я просто, к слову. До свидания, привет Джулии!

— Спасибо.

— А алмаз сейчас у Гриффитса, он будет хранить его еще две недели, а потом передаст Эмили.

— Я знаю. Это что, тоже к слову?

— Вроде того. Пока!

Друзья распрощались, и Холлис направился к Олуэн. Вот теперь он почувствовал, что ноги его порядком устали и неплохо бы взять экипаж. Но где его найдешь в этом захолустье? Пришлось тащиться к мисс Уордли пешком.

 

---