— Трезор, тихо! — цыкнула она на собаку. — Вам кого?
— Здравствуйте! А мне Олю, — ответил я.
— А ее нет.
— А скоро будет?
— Не знаю. У ней день рожденья сегодня. Небось с парнями на дискотеку поперлась.
— А где это?
— Да черт ее знает, где. Ты, милок, туда лучше не ходи, ты не местный, тебя там поколотят. Ты вообще кем ей будешь?
— Да так, знакомый.
— А-а-а… — протянула она. — А я — мама ейная. Ну, заходи, обожди тута. Может, она явится скоро. Уж с самого с ранья шляется, беспутная! — мамаша скинула шлепанцы и надела на босу ногу стоявшие на крыльце резиновые сапоги.
— Да я сам калитку-то открою, — предложил я.
— Открывай, милок. А я Трезора подержу. Так-то он безобидный, но тяпнуть может. Иди, я тебя в ейную комнату отведу.
Комнатка была маленькая, но уютная. Шифоньер с зеркалом, стол, стул, книжная полка, металлическая кровать с никелированными шишками. Я поставил на пол портфель. Куда бы пристроить букет?
— У вас есть ваза? — спросил я мамашу.
— Ваза? Сейчас соображу что-нибудь.
Она принесла трехлитровую банку с водой.
— Вот, ставь сюды. А то, может, на словах ей чего передам, да пойдешь? Кто знает, что у ней в голове, она ведь и не скоро может появиться.
— Ничего, я подожду.
— Непутевая, — продолжала ворчать мамаша. — Десятый класс, а за ум никак не возьмется! Говорила ей, нечего десятилетку заканчивать, шла бы после восьмого в техникум или ПТУ, уже профессию бы имела. А то все на материной шее. Галька-то, сестра ейная, поумнее, текстильный институт заканчивает. А эта! Только с парнями и шляется. Ой! Чего это я? Не, милок, ты не подумай. Она хорошая. Взбалмошная только. Избаловала я ее. Я ж ее почти в сорок лет родила. Да и Галька у меня поздняя. Мне уж тридцать было, когда мы с Колькой расписались, отцом ихним. Я его с войны ждала, дождалася, а ён, паразит, на Вальке женился. Пять лет с ней прожил, а потом пришел: дурак я был, говорит, не могу без тебя. Развелся с Валькой, ну тут мы с ним и расписались. Три года уж нет его, Кольки-то. На войне пуля не брала, а тут в депо током шандарахнуло…
Женщина всплакнула, утерлась полой халата.
— Ой, да что ж я слезы-то лью. Дела у меня. Ты посиди, милок. Как звать-то?
— Анатолий.
— Вот и славно. Посиди, Толя, может, она объявится скоро.
— А вас как зовут?
— Марией. Мария Федоровна я.
Женщина ушла. Я присел на кровать, она спружинила и скрипнула. На кровати лежал кассетный магнитофон «Весна», я нажал клавишу воспроизведения.
Michelle ma belle,
These are words, that go together well,
My Michelle… —
Полилось из динамика. За окном совсем стемнело. Я нашел выключатель и зажег свет. Мария Федоровна где-то гремела посудой. Я достал из портфеля коробочку с духами и поставил на стол. Ольга придет, обрадуется. Я представил, как она входит в комнату, удивляется, увидев меня, кричит: «Толя!», кидается мне на шею…
За окном послышался нестройный хор мужских и женских голосов. Когда вокалисты подошли ближе, стало понятно, что они поют. Наша преподавательница английского за такое произношение просто бы выгнала из аудитории.
«Шиз гара!
Йа, бэби, шиз гара,
Айм ё винас, айм ё файя,
Эт ё дизая!»