4.
спортивной секции я подружился с Ленкой. Она, как и я, «перестарок», хотя сказать такое о двадцатидвухлетней девушке язык не поворачивается (уж что тогда говорить про мои тридцать один?). Ленка была неперспективной спортсменкой, и что ее держало в секции, не знаю. Очевидно, после окончания Инфиза хотела остаться тут работать, да и тренер, связывал с ней свои планы. Ему нужен помощник, который натаскивал бы ему новичков, а сам он работал бы с мастерами. Мужик на такую работу не пойдет – самолюбие не позволит, да и окладик маленький, а девчонка – запросто.
Всякий раз, если мы не были на сборах, я провожал Ленку после тренировки. Мы любили прогуляться пешочком, болтали дорогой о том, о сем, я любовался ее стройненькой фигуркой, а она строила мне глазки. Это немного смущало меня, ведь я много старше ее. Тем не менее, она мне нравилась, но на более серьезные отношения я не решался.
Мы шли пешком две троллейбусные остановки, пили квас у ларька на перекрестке и там расставались. Провожать ее до подъезда Ленка мне не разрешала, у нее были на этот счет какие-то свои заморочки, до которых я не докапывался.
Однажды мы стояли у ларька возле перекрестка и, как всегда, пили квас. Две воспитательницы провели мимо нас шумную ватагу ребятишек. Они остановились возле светофора в ожидании зеленого сигнала. Улица была не такая уж оживленная, здесь дай бог две с половиной машины за день проедут. Ну, троллейбус еще раз в полчаса. Но воспитательницы, видимо из воспитательных соображений, ждали, когда красный стоящий человечек на светофоре сменится зеленым шагающим.
Мы с Ленкой наблюдали за ребятишками и рассуждали, кому из них каким видом спорта следует заниматься. Вот этот худенький паренек прирожденный фигурист, а этому крепенькому, хорошо бы стать боксером. А вон та крупная девочка смогла бы стать отличной пловчихой. А вон высокий мальчик, это баскетболист. Хотя нет, лучше бы ему заняться академической греблей.
Загорелся зеленый свет. Одна из воспитательниц повела первую пару через улицу. Вереница ребят растянулась до середины мостовой, и вдруг…
— Девяносто два —пятьдесят семь, немедленно остановитесь! — раздался усиленный динамиком голос.
Ленка вцепилась в мою руку, вскрикнула какая-то старушка. По улице на бешеной скорости мчался грузовик, а за ним неслась милицейская машина. Если сейчас шофер грузовика нажал бы на тормоза, беды могло бы не быть, но, похоже, водитель находился в невменяемом состоянии и тормозить не собирался. От грузовика до детей оставалось уже метров семьдесят, а от меня до него около ста. А до трагедии считанные секунды.
Я высвободил свою руку и рванул наперерез грузовику. Если бы наш тренер взял сейчас секундомер, то убедился бы, что я побил рекорд, который будет поставлен в каком-нибудь 2956 году, а может, и не будет установлен никогда. Я что есть силы перебирал своими ватными ногами, нагнувшись почти горизонтально вперед, рассекая телом железобетонную упругость встречного воздуха. Быть может, я преодолел звуковой барьер, я даже не слышал гула ветра в ушах, который всегда сопровождал меня на дистанции.
Прохожие застыли в неестественных позах, стоял грузовик, стояла милицейская «Волга». Собрав последние силы, я влез на подножку. Тяжело, как будто стопудовая поддалась дверца кабины. На меня пахнуло перегаром. «Запахи не зависят от вектора времени, я сделал открытие», – подумал я, упираясь всем телом в водителя и тесня его вправо на место пассажира. Главное, чтобы он освободил педали. Он был настолько пьян, что даже не соображал, что происходит. Или все происходило настолько быстро? Вот удалось сбросить его ногу с газа, а я уже давлю своей на тормоз. Многотонная сила придавила меня грудью к баранке, а снаружи послышался низкий гул, почти инфразвук. Это, наверное, визг покрышек об асфальт, значит, мы тормозим. Стрелка спидометра, замершая до этого на отметке 100, медленно поползла вниз. Посмотрев вперед, я увидел чуть ли не перед капотом застывших посреди улицы четверых ребятишек – фигуриста, боксера, пловчиху и гребца-баскетболиста. Я видел искаженные ужасом лица воспитательниц, первая находилась с половиной группы на одном тротуаре, а вторая с остальной половиной – на другом. А эта четверка, похоже, заметалась и не знала, в какую сторону убегать. Мне казалось, что все это длится несколько минут, хотя я знал, что в реальном времени вряд ли прошло более двух секунд.
По лобовому стеклу пошли трещены. Пьяный водитель привстал с сиденья и стоял, упершись в стекло лбом. Очевидно, его бросило вперед от резкого торможения. Скоро все стекло покрылось сеткой из квадратиков, которые стали срываться со своих мест и плавно опускаться на капот. До ребятишек оставалось уже меньше десяти метров, а стрелка спидометра показывала 50. Прибор, конечно, инерционный и не может в данный момент отображать истинного значения скорости, но для верности я начал поворачивать баранку влево. Она поворачивалась с трудом, будто была приварена к рулевой колонке. Я пытался направить машину в сторону от малышей, к тротуару, там не было ни людей, ни встречных машин, ведь горел еще красный свет, там стоял лишь фонарный столб. Только бы грузовик не занесло и не зацепило бы ребят бортом. Я, наверно, чуть отпустил время, потому что события начали развиваться быстрее. Стрелка спидометра доползла до двадцати. Машина быстрее пошла влево, приближаясь к фонарному столбу. Я бросил баранку и вцепился в плечи водителя, усаживая на сиденье, чтобы его меньше травмировало от удара. Я слышал уже не низкочастотный гул, а обычный визг скользящей по асфальту резины. Когда до меня донесся грохот металла – это бампер коснулся столба, – меня больно прижало грудью к баранке. От удара распахнулась дверца кабины. Я выпрыгнул на тротуар и в два прыжка очутился возле Ленки. Время шло в своем обычном темпе. С визгом затормозила подъехавшая милицейская «Волга», милиционеры выскочили из нее и кинулись к кабине грузовика.