Глава 11. ШАЛОПАЙ
адо сказать, что способности степняков мы несколько недооценили. Со стеной из колючих кустов они справились гораздо быстрее, чем я предполагал. Прошло времени чуть больше часа, и на горизонте уже пылило облако. Все отчетливее и громче раздавались гиканье и приближающийся топот. Горелку-то мы починить успели, но шар был надут едва наполовину.
— Слышь, Соловей, а вот этих ребят хорошо бы задержать, — Герман растормошил дремавшего Соловья-разбойника. — Сумеешь?
— Да не вопрос, — все так же меланхолично произнес наш новый помощник. — Только вы ета, на землю лягте, да уши поплотнее заткните.
Мы так и сделали. Соловей набрал в грудь побольше воздуха, заложил в уголки рта два мизинца и засвистел самым высоким тембром, переходящим в ультразвук. Пыль, песок и всякие былинки-травинки помчались навстречу ватаге степняков. Стрелы, выпущенные из их луков, остановились и понеслись обратно. Вояки закрывались от ветра и собственных стрел щитами, а их кони пятились, разворачивались и скакали прочь. Через пару минут ни одного нашего преследователя в обозримом пространстве не осталось.
— Больше они сюда не сунутся, — сказал Соловей. — Степняки нас, ветров, боятся. Особенно, когда мы гневаемся. Теперь их шаманы три дня будут в бубны бить, в чистом поле скотину к кольям привязывать, нам в жертву выставлять. Кстати, хотите шашлычка из свежей баранины? Нам-то, ветрам, это мясо ни к чему, но не пропадать же добру-то!
Через час наш летучий корабль был готов к полету. Соловей-разбойник тоже забрался в корзину. Я думал, что придется все-таки выбросить что-нибудь из снаряжения, поскольку габариты мужичка были весьма внушительными, а от балласта мы избавились полностью когда удирали от погони. Но оказалось, что он совершенно невесом. Соловей показал на пропеллер:
— Вот эта вот штука у вас ветер делает?
— Да вроде бы…
— Ведь это надо! Как ветряная мельница, только мелкая. Да… — он ироническим взором осмотрел наш силовой агрегат. — Павлины, говоришь? Х-хе! Сейчас быстро полетим.
Он встал на корме, повернувшись против хода, и легонечко свистнул. Корзина резко рванула вперед, едва не сделав мертвую петлю вокруг шара.
— Эй! Эй! — закричали мы. — Не так резко!
— Ладно, больше не буду, — пообещал наш новый компаньон, а по совместительству реактивный двигатель.
Теперь мы летели практически беспосадочно. За двое суток опускались на землю всего лишь один раз возле небольшой речушки набрать питьевой воды, а заодно наполнить песком мешки, поскольку, как я уже упоминал, удирая от степняков, мы выкинули за борт весь наш балласт. Эта речушка, по утверждению Соловья-разбойника, была последней перед пустыней. Дальше, до самых Неприступных гор, воды нигде не найти. А пустыня-то практически уже началась — все больше было под нами песка и все меньше растительности, представленной лишь пожухлой травкой и какими-то колючками. На нашей карте этой речушки вообще обозначено не было. Интересно, конечно, откуда она берет исток и куда впадает, но топографических задач наша экспедиция не преследовала, поэтому вопросы эти оставались чисто риторическими. По словам Соловья, эта речка возникает сама собой в разных местах и сама по себе пропадает. Очень древний народ, обитавший в этих краях, и который уже давно не существует, называл ее «Змея, ползающая по пустыне».
— А мы от этой водицы сами-то в змей не превратимся? — с опаской спросил Герман.
— Не боись, все будет тип-топ, — заверил его Соловей.
Наш летучий корабль резво двигался над раскаленными песками. Соловей то сидел в гондоле на корме свесив ноги и слегка посвистывал, двигая наш аппарат реактивной тягой, то, когда ему надоедало сидеть, летел рядом, подгоняя дирижабль, как ребенок, забавляющийся с перышком или мыльным пузырем. Чтобы не действовать нам на нервы монотонным свистом, он поначалу стал высвистывать то барыню, то камаринскую. Потом мы научили его свистеть «Вдоль по Питерской», «Славное море — священный Байкал», «Улетай, туча!» и даже полонез Огинского. У Соловья оказался хороший слух и изрядные музыкальные способности.
Под нами простиралась бесконечная желтая равнина, изрезанная волнами барханов. Раскаленный воздух поднимался от песков, а единственную тень давал только баллон дирижабля. И еще можно было укрыться от солнца в нашей парусиновой каюте, но днем там стояла жуткая духота. Ветер, поднятый Соловьем-разбойником, не создавал прохлады, поскольку мы сами двигались в этом воздушном потоке. Страшно хотелось пить, только теплая вода не утоляла жажду, да и ее приходилось экономить. Жаль, что Емеле еще не пришла в голову идея, как сделать холодильник, причем лучше всего — переносной. Чтобы не изжариться в таком пекле, мы летели практически на максимальной высоте, на которую был способен объем нашего монгольфьера.
— Надо же! — удивлялся Лешек. — А я раньше думал, что чем ближе к солнцу, тем жарче. А на высоте, оказывается, наоборот — прохладнее.
— Это еще что! Скоро ты убедишься в том, что Земля имеет форму шара, — заверил его Герман.
— А это уж — во! — Лешек сложил пальцами фигу. — И с чего вы вообще в головы себе это взяли? Вон, посмотрите вокруг! Да если бы Земля закруглялась, все это как бы уходило бы за горизонт. А тут вон — и горы видно. А до них нам еще лететь и лететь! А мы как бы на дне глубокой тарелки.
На горизонте прямо по курсу действительно в мерцающем мареве виднелись горы. Сначала я принял их за мираж, но в течение целого дня они так и не пропали, даже наоборот, принимали все более отчетливые очертания. Это как раз и есть те самые Неприступные горы. А линия горизонта и на самом деле казалась выше нашего местоположения, словно мы находились внутри чаши, хотя летели достаточно высоко. Это, наверно, горячий воздух создает такой оптический эффект.
— А давайте спросим у Соловья-разбойника, плоская Земля, квадратная или шарообразная, — предложила Катька.
Все-таки женщинам иногда приходят в голову умные мысли. Это мы, мужики, часто принимаем их, эти мысли, за глупость и не прислушиваемся, а зря. Конечно, ветер летает повсюду, он наверняка не один раз облетал вокруг Земли через запад на восток, так что вполне может разрешить наш спор.
— Скажи, Соловей, — обратилась она к нему. — Земля круглая?
— Разумеется, — ответил разбойник.
— Вот видишь, — все мы снисходительно посмотрели на Лешека.
— Разумеется, круглая, — продолжал Соловей, — как блюдце. Как масленичный блин. Как золотой рупь. Как что еще?
— Как волейбольный мяч, — подсказал Герман.
— Как колесо телеги, — не обратив внимание на подсказку, рассуждал Соловей-разбойник. — И со всех сторон ограничивается Краем Света.
— Постой-постой! А там, за Краем Света что?
— Не знаю. Вселенная, наверно. Мы туда никогда еще не летали.
— Нет, погоди, — продолжал допытываться Герман. — А тебе разве не приходилось лететь вот так все время на запад и прилететь к своей Свистун-горе с другой, с восточной стороны?
— Да ты что! Разве ж это возможно?! Через Край-то Света. Да еще под Землей. Там же Преисподняя, там черти живут!
Понятно. Значит, на кругосветные путешествия здесь даже Силам Природы наложен запрет.
Тем временем, день потихоньку клонился к закату, а Неприступные горы так почти и не приблизились. Солнце опускалось, и воздух стал наполняться живительной прохладой, что было очень кстати, поскольку запас питьевой воды скудел у нас очень быстро. На следующее утро ничего практически не изменилось. Горы оставались по-прежнему очень далеко, солнце, едва поднявшись, начало нещадно палить, становилось душно и снова одолевала жажда. Один Соловей-разбойник, кажется, не ощущал никакого дискомфорта. Он подгонял наш дирижабль, насвистывая «Улетай, туча!»
— Кстати, а ты можешь пригнать сюда тучу? — спросила его Катька.
— Пригнать-то я могу, — ответил Соловей, — только воды она тут не прольет ни капли. Водяной Царь строго настрого запрещает им лить дожди в этих краях.
— Ну пусть хоть без дождя, просто тень даст.
— Не вопрос, я мигом.
Соловей закрутился волчком и, обернувшись смерчем и подняв в небо воронку песка и пыли, маленьким ураганом улетел в сторону Неприступных гор. Наш воздушный корабль резко качнулся, увлекаемый вихрем, а когда Соловей скрылся из глаз, впал в дрейф.
— Может, мотор пока включить? — предложил Лешек.
— Да ну его, — ответил я. — Лениво. Повисим в тишине.
Еще несколько минут шар двигался по инерции, а потом завис практически неподвижно. Похоже, ни один братец нашего опекуна Соловья-разбойника в эту тмуторокань не забирался. Мы сидели на мешках с балластом и болтали о всякой чепухе. Внезапно наш аппарат что-то резко потянуло вниз. Корзина ушла из-под ног, а мы на какое-то время ощутили состояние невесомости.
— Эй! Соловей! Ты так не надо шутить! — крикнул Лешек неизвестно кому, поскольку ни Соловья, ни обещанной тучки поблизости не наблюдалось.
— Похоже, это не Соловей, — высказал предположение Герман.
— А что же? — удивился я. — Воздушная яма?
В нескольких метрах от земли падение сменилось резким взлетом.
— Я не могу, — Катька зажала рот ладонями, — меня сейчас стошнит!
— Терпи, терпи, — велел я.
Хотя, сколько времени терпеть, было непонятно. Аттракцион продолжался, шар мотало и вправо, и влево, и вверх, и вниз. Когда мы оказались на огромной высоте, даже не берусь оценить, какой именно, поскольку внизу одни пески и нет никаких предметов для оценки масштаба, прозвучал громовой голос:
— Или вы немедленно поворачиваете назад, или тот час же разобьетесь к чертям собачьим! Выбирайте, ну!
Небо потемнело, словно погасло солнце, повеяло зловещим холодом и над пустыней разладся другой голос:
— А ну, давай, вали отсюда, свистулька фиргулявая! А не то щас живо тут у меня песок хавать будешь. И отцепись, падла, от пацанов, понял?!
Этот голос был таким дорогим и близким, и принадлежал он, конечно же, Соловью-разбойнику.
— Понял… — громовой голос ниоткуда теперь был не таким уж громовым, а больше походил на голос нашкодившего подростка.
Наш аппарат перестало качать, он спокойно повис в воздухе. А небо над ним заслонила огромная туча — это она загородила солнце и принесла прохладу. Из-за мучительной качки мы и не заметили, как появились и туча, и Соловей.
— В семье не без урода, — пояснил разбойник. — Это Шалопай, наш младшенький. Продался чернокнижникам. Ну ничего, кончится у Стрибога терпение, он тогда до него доберется. Попадет паршивцу по первое число!
— А что значит свистулька фиргулявая? — спросил я.
— Не знаю. Но так папаша выражается, когда сердится.
Соловей гнал нас вперед вместе с тучкой. На высоте, да в тенечке было достаточно свежо. А Неприступные горы уже заметно приблизились, до них оставалось, по моим оценкам, километров пятьдесят, ну может быть — сто. Собственно такими они выглядели и вчера, и позавчера, но интуиция подсказывала мне, что я прав, хотя мое мнение не совпадало с другими. Лешек говорил, что лететь нам до них еще три дня и три ночи, а Герман полагал, что не больше часа. Катька в дискуссии участия не принимала, сославшись на полное отсутствие глазомера. Соловей разрешил наш спор:
— Ближе к закату доберемся.