Глава 23. СНОВА ПЕРВОЕ ИЮЛЯ
овер-самолет приземлился в лесу около холмика-землянки с люком в подземный ход. Мы прилетели сюда на ковре, а свою тарелку Кощей отправил в замок в автоматическом режиме. Во-первых, он не хотел ей пользоваться дальше из соображений экономии топлива, а во-вторых — в ней просто не хватало посадочных мест. Когда Петровича в наручниках потащили на ковер-самолет, он сыпал угрозами, грязно матерился и всячески сопротивлялся. Колобков-Мельников предлагал заклеить ему рот скотчем и вырубить при помощи какой-нибудь дубины. Но Кощей решил поступить более гуманно — он наложил на него два заклятия: заклятие молчания и заклятие подчинения сроком на шесть часов. После этого Петрович замолк и беспрекословно слушался своего конвоира, то есть майора Дюкову.
— А он на суде давать показания сможет? — с беспокойством спросила Мария.
— Сможет, сможет, — заверил Кощей. — Ровно через шесть часов опять начнет скандалить, угрожать и сопротивляться.
— Здорово! — восхитилась майор. — Вот бы так научиться. Я имею в виду колдовать.
— Для этого надо пройти хотя бы краткий курс магии, а это — шесть семестров.
— Да не вопрос, было бы только где…
Короче, уселись мы все на ковер-самолет и через пару часов были на месте. Кощей открыл люк подземного хода и пояснил всем:
— Через проходную я вас решил не вести, поскольку с оформлением разовых пропусков слишком много мороки даже для меня, спонсора и покровителя данного заведения. Причем, сам же я и затеял весь этот бюрократизм. Но не жалею об этом: ordo est ordo — прядок есть порядок. Так что, в обход порядка воспользуемся черным ходом.
Мы спустились в подземелье, которое нам с Лешеком было знакомо по прошлому году — именно этим ходом мы проникли в институт, чтобы выкрасть прибор управления погодой. Лешек все еще сопровождал нас, причем Кощей сам предложил ему это, сказав, что заодно им надо кое-что обсудить. Дойдя до круглого помещения, в котором тут же автоматически померцала и зажглась люминесцентная лампа, мы увидели знакомую черную дыру, озаряемую алыми всполохами, из которой тотчас высунулись хелицеры, педипальпы, четыре волосатые лапы из восьми и все восемь любопытных глаз громадного паука Феди. Этот паук размером с теленка был сторожем подземелья.
— Кого еще тут леший принес? — проворчал он.
Лешек открыл было рот, чтобы выразить возмущение, но Кощей опередил его:
— Это не леший принес, Федя, это я привел! Не узнал, что ли, склеротик старый?
— Ой, простите, ваша светлость, честное слово сослепу не признал. Вы уж не серчайте, старый стал, седьмой глаз совсем плохо видит, а третий справа…
Он бы еще долго рассыпа́лся в извинениях и оправданиях, и сетовал бы на здоровье, но его прервали пронзительные вопли мадам Дюковой-Шнайдер, только что вошедшей сюда, поскольку она шла замыкающей в нашей колонне.
— Ой! Боже мой! Сейчас же уберите это чудовище! — она даже достала свой табельный пистолет. — Иначе я за себя не отвечаю! У меня арахнофобия!
— Фобия, фобия, — проворчал Федя. — Это все с вами, ваша светлость?
— Да, все со мной.
— Ну проходите тогда, пока! — сердито проскрипел он, уползая в дыру. — Нервные все какие-то стали, жуть!
Через секунду из черной дыры уже доносилось:
— Пас!
— Пас!
— Трое нас!
— Распасы, поздравляю, господа!
Федя, как всегда, коротая служебное время, резался с чертями в преферанс. Уж не его ли партнер тот самый черт, который хотел нас надуть с разрыв-травой? Тогда я от души желаю Феде раздеть его до последней шерстинки.
Дальше мы шли по подземному коридору до лифтов.
— Знаешь, Лешек, — обратился Кощей к нашему другу, — я хочу предложить тебе проходить практику в этом институте. Согласен?
— Конечно согласен.
— А когда закончишь учебу, будешь тут работать постоянно.
— Класс!
— Ну и отлично. Сейчас проводим ребят, тогда выберешь себе лабораторию по душе и оформим тебя в отделе кадров. А вы, дамы и господа, отправитесь к себе, в свой мир, через машину времени, сейчас мы идем к ней.
Мы поднялись на лифте на второй этаж и пошли по длинному коридору со множеством одинаковых дверей.
— Понимаете, — продолжал Кощей, — основной контингент этого заведения живет в вашем мире, в городе Москве и ее окрестностях.
— Вот это да! — меня несколько озадачила эта новость. — Тогда я не понял, если у вас тут, в институте, есть свой портал, то зачем тебе понадобилось в прошлом году заманивать для своих экспериментов людей из нашего мира, да еще каким-то неоправданно сложным методом при помощи избушки Бабы-яги? Ты же мог просто взять пробы крови у сотрудников института, проживающих в нашем измерении. Под видом анализов там, диспансеризации или дня донора в конце концов.
— Вань, ты не поверишь, но я сам узнал о существовании этого портала буквально несколько месяцев назад. Я же только опекаю и немножечко финансирую это заведение, а вопросами персонала и набором специалистов занимается заместитель директора этого «ящика» по кадрам и режиму, и о портале было известно только ему одному. Эту тайну он мне поведал лишь полгода назад, когда мы его провожали на пенсию.
— Старичку стукнуло шестьдесят? — поинтересовался Константин.
— Старичку стукнуло шестьсот шестьдесят шесть. И, надо сказать, не такой уж он старичок. Просто ему надоела вся эта кутерьма, захотелось пожить спокойно на дачке и разводить кур. Так вот, этот портал — не просто портал, это пространственно-временной портал. Дело в том, что сотрудники, те, которые местные жители, входят и выходят через проходную «А». Но стоит вам выйти из института через проходную «Б», вы попадете прямо на московскую улицу, причем, там будет 1984 год. Да-да, еще не началась перестройка, еще проезд в метро стоит пятачок, и памятник Дзержинскому все еще стоит напротив вашего департамента, — он кивнул в сторону Дюковой и Мельникова.
— Ой, здорово! — воскликнул я. — Я туда хочу.
— Как?! — изумилась Катька. — Но ведь мы же тогда были ребятишками детсадовского возраста! Мы что, снова станем маленькими? Или будем старше своих родителей?
— Позвольте, это же безобразие! — строгим тоном поддержала беспокойство моей жены майор Дюкова. — Стоит кому-нибудь из нас предъявить свой паспорт гражданина РФ или расплатиться современными деньгами, мы сразу же станем клиентами нашего родного ведомства, то есть попадем в здание напротив памятника Дзержинскому. А мы с Игорем Геннадиевичем, между прочим, в восемьдесят четвертом там еще не работаем… э… не работали.
— А я туда совсем не хочу, — испуганно произнес Константин. — Не в КГБ в смысле, впрочем, туда тоже не хочу. Я в восемьдесят четвертый год не хочу. Там социализм и никакой частной собственности…
— Зато нет дорожных пробок, нет всяких там рэкетиров и киллеров, нет безработицы, — напомнил я.
— И персональных компов еще нет, — прогнусавил Мокус, — И Интернет еще не придумали. Нет, я тоже туда не хочу.
— Да что вы спорите! — воскликнул Кощей, — Я никому не предлагаю вернуться в прошлое. Я же сказал, отправлю вас через машину времени, в ваш год, в настоящее время. Максимальное прошлое, которое я могу вам предложить — вернуться на восемнадцать дней назад, в первое июля, чтобы вы могли где-нибудь в другом месте спокойно отгулять свой отпуск.
— А вот это было бы чудесно! — обрадовался Мельников-Колобков.
Ишь ты! А еще недели две назад сказал бы «чушь собачья».
— А почему, — поинтересовалась Дюкова, — ваш директор по кадрам набирал сотрудников в восьмидесятых годах прошлого века?
— Институту нужны работники, а не стяжатели, — ответил Кощей. — Тогда, у ваших отцов и матерей, менталитет был совсем другой. Людям было интересно работать не потому, что можно заработать, а потому, что можно что-то открыть, изобрести, принести какую-то пользу стране или по крайней мере родному предприятию.
— То есть, вам нужны рабы, — иронично заметил Константин.
— Не рабы — работяги. Вам, молодой человек, это трудно понять, как трутню не понять муравья. Ну, вот мы и пришли. Это наша машина времени, совмещенная с телепортационным переместителем.
— Это и есть проходная «Б»? — уточнил Игорь Геннадиевич.
— Нет, это второй портал, управляемый. Проходная «Б» работает в автоматическом режиме синхронизированного временного цикла. Ведь вы не хотите попасть в восемьдесят четвертый год? А в этой машине можно задавать дату перемещения. К сожалению, только с текущей минуты и назад, то есть в будущее отправиться нельзя. Лично я об этой машине, кстати, тоже узнал сравнительно недавно, ее существование хранилось в строгой тайне, и знал о ней только один человек — ее создатель. В первый раз я воспользовался этой штуковиной примерно месяц назад, когда роботов Вику и Нику к вам перебрасывал.
— Но как, — удивился Герман, — эту машину строили? Ее не мог сделать один человек. Один человек может придумать идею, но одному не под силу ее осуществить. А если о тайне знают двое, это уже не тайна.
— Ее конструировали и строили ваши соотечественники около сорока лет тому назад. Им тогда-то уже было по сорок-пятьдесят, а сейчас все давно на пенсии, а многих просто и нет в живых. Они все давали подписку, работая в секретном «ящике», да и кто бы им всерьез поверил в вашем мире, даже если бы они разгласили этот секрет?
Кощей набрал шифр на кодовом замке, открыл дверь, а за этой дверью оказались еще одни раздвижные двери — двери вагона метро с традиционной надписью «не прислоняться». Тут же на стене висел старинный телефонный аппарат в черном массивном эбонитовом корпусе с дисковым номеронабирателем.
— Значит, решено, в первое июля?
— Да-да, — подтвердили мы.
Кощей набрал при помощи диска год, число, месяц и время, снял трубку и произнес:
— Пожалуйста, старт через три минуты. Время московское.
Из стены выдвинулся какой-то маленький ящичек с кнопками, сенсорами и окулярами, было слышно, как мембрана телефонной трубки проскрипела:
— Введите пароль, просканируйте радужную оболочку глаза и отпечатки пальцев.
Кощей набрал кнопками пароль, приложил к сенсорам пальцы, посмотрел в окуляры.
— Видите, все не так просто, — обратился он к нам.
В трубке что-то прохрипело и пробурчало, Кощей сказал «спасибо» и повесил ее на рычаг.
— Ну что, господа, настала грустная минута прощания. К сожалению, вряд ли еще раз увидимся с вами, хотя, всякое, знаете ли, бывает. Кстати, чуть не забыл, у кого амулет Золотого Льва?
— У Лешека, — ответила Катька, — Я ему вчера подарила, перед тем, как вы прилетели.
— Точно-точно, — подтвердил Лешек, — у меня.
— Замечательно.
Мы обнялись и расцеловались с Кощеем и с Лешеком. Раздвижные застекленные двери вагона с грохотом и шипением распахнулись, в вагоне зажегся свет и мы вошли внутрь.
— Осторожно, двери закрываются! — проговорил голос из динамика, и двери вагона с шумом захлопнулись.
Мы еще раз помахали руками провожающим. Прерывисто загудел зуммер, Кощей захлопнул наружную дверь, за окнами вагона осталась только темнота. Вагон загудел, закачался и поехал по тоннелю. Самый обычный вагон, самый обычный тоннель. На мгновение погас и снова включился свет, и мы увидели, что и впереди, и сзади прицеплены еще вагоны, в них горит свет, но пассажиров нет. Поезд начал тормозить, из динамиков раздалось:
— Станция «Сокол». Следующая станция «Аэропорт».
Двери открылись, и вагон стали заполнять ожидавшие на платформе пассажиры. Обычные пассажиры, деловые, спешащие. Петрович, хоть послушный и молчаливый, все же оставался в наручниках, что могло бы вызвать нездоровый интерес со стороны окружающих. Колобков-Мельников незаметно снял с него наручники и спрятал их в карман:
— Ничего, у нас еще три часа в запасе. А до Лубянки-то всего двадцать минут езды. Правда, с пересадкой.
А Катька толкнула меня и постучала пальцем по виску, показав взглядом, что в моем внешнем облике что-то не так. Что там? Порванная на плече ветровка? И это тоже, но главное — у меня на поясе все еще висела сабля в ножнах…